Ренэ признался ему в своей вине, поведал, как овладел преступно графиней во время ее сна и она зачала от него по примеру той святой, с коей так же поступил некий злодей; и пришел он, Ренэ, к господину своему по повелению духовника, дабы отдать себя в руки оскорбленного мужа. Сказав это, Ренэ замолк и потупил прекрасные свои глаза, от коих и пошли все беды, склонился до земли без страха, опустив руки, обнажив голову, покорный воле Божьей, ожидая своего часа. Сенешаль хоть и был бледен, да не настолько, чтоб пуще не побледнеть, посему он и побледнел как полотно и слова не мог произнести от ярости; а затем старик, в жилах коего не хватило жизненных соков, чтоб дать отпрыск роду своему, ощутил в себе в тот страшный миг больше сил, чем нужно, чтобы убить человека. Он схватил волосатой своей дланью тяжелую палицу, поднял ее, размахнулся, поиграл ею, будто легковесным кегельным шаром, и уже приготовился опустить ее на голову Ренэ, который, признавая свой грех перед господином, спокойно подставил шею, надеясь искупить и в сем мире и в будущем вину своей милой.
Но цветущая его юность и обаяние столь естественного, нежного злодейства тронули суровое старческое сердце; Брюин отвел руку и, швырнув палицу в собаку, уложил ее на месте.
– Пусть тысячи миллионов когтей терзают во веки веков останки той, что породила того, кто посадил дуб, из коего сколотили мое кресло, на котором ты наставил мне рога. Разрази Господь тех, кто породил тебя, злополучный паж. Ступай к черту, откуда ты и пришел. Убирайся с глаз моих, прочь из замка, прочь из нашего края и не задерживайся здесь дольше, чем нужно, а не то я сумею придумать тебе страшную казнь, сожгу тебя на медленном огне, и ты по двадцать раз в минуту будешь проклинать гнусную свою похоть.
Услышав такие речи сенешаля, к коему в этот миг вернулась молодость, ежели судить по брани и проклятиям, паж, не теряя времени, пустился наутек, и мудро поступил. Брюин, задыхаясь от ярости, бросился в сад; топча все на своем пути, все сокрушая направо и налево и богохульствуя, он даже опрокинул три лохани, в которых слуга нес корм собакам, и в такое впал беспамятство, что убил бы легавую вместо зайца. Наконец нашел он свою лишившуюся девственности супругу, которая смотрела на дорогу, ведущую в монастырь, поджидая своего пажа, и – увы! – не подозревала, бедняжка, что никогда больше его не увидит.
– Ах, сударыня! Пусть меня тут же проткнет дьявол своими раскаленными вилами. Я, слава богу, уже давно не верю басням и давно уже не дитя. Неужто вы так несчастливо созданы природой, что вас целым пажом не разбудишь… Чума ему на голову! Смерть!
– Это правда, – ответила она, поняв, что все открылось. – Я все отлично почувствовала, но раз вы сами не научили меня ничему, вот я и подумала, что это мне только снится.
Тут гнев сенешаля растаял, как снег на солнце, ибо и Божий гнев смягчила бы единая улыбка Бланш.
– Тысячи миллионов чертей побери того ублюдка! Клянусь, что…
– Ну, ну, зря не клянитесь! – воскликнула супруга. – Если он не ваш, зато мой, а разве вы не говорили сами в тот вечер, что будете любить все, что
