style="font-size:15px;"> – Ты их военачальник, – объяснил Филипп. – Отныне ты будешь вести в бой «Острие».
В этот момент от строя отделилась группа всадников в великолепных доспехах и шлемах с высокими гребнями.
Их кони с серебряными удилами и пурпурными шерстяными чепраками выделялись среди прочих внушительностью, а сами они – благородством осанки. Всадники бросились в галоп, как единая яростная сила, а потом, по команде, продемонстрировали широкий, внушительный, совершенный разворот. Всадники, находившиеся на оси поворота, задержали своих скакунов, в то время как остальные мчались тем быстрее, чем дальше находились от центра, так что крайним ничуть не пришлось замедлять ход.
Завершив этот замечательный маневр, они снова пустили коней в галоп, плечом к плечу, голова к голове, подняв за собой густую тучу пыли, и остановились прямо перед царевичем.
Командир крикнул громовым голосом:
– Турма[16] Александра!
А потом одного за другим выкликнул всех поименно:
– Гефестион! Селевк! Лисимах! Птолемей! Кратер! Пердикка! Леоннат! Филота!
Его друзья!
Закончив перекличку, все подняли дроты, проревели «Здравствуй, Александр!» и наконец, нарушая протокол, окружили царевича, чуть не стянули с коня и сжали в жарких объятиях на глазах у царя и застывших в строю воинов. Друзья с радостными криками столпились вокруг наследника Филиппа, подбрасывая в воздух оружие, прыгая и приплясывая как сумасшедшие.
Когда парад распустили, к группе присоединился и Евмен – грек не вошел в число воинов, а стал личным секретарем Филиппа и теперь играл при дворе весьма заметную роль.
В тот же вечер Александру пришлось присутствовать на пиру, который друзья устроили в честь его в доме Птолемея. Зал был приготовлен с большим тщанием и роскошью: деревянные ложа и столы были разукрашены позолоченной бронзой, яркими коринфскими канделябрами в форме державших свечу девушек, а с потолка свисали лампы в форме резных ваз. Свет и тени вели на стенах причудливую игру. Тарелки были из литого серебра с тонкой чеканкой у кромки, а кушанья приготовили повара из Смирны и с Самоса, обладающие греческим вкусом и тонким знанием азиатской кухни.
Вина прибыли с Кипра, Родоса, из Коринфа и даже с далекой Сицилии, где колонисты-земледельцы качеством и совершенством своих продуктов уже превзошли своих коллег с родины.
Черпали вино из гигантского аттического кратера[17], почти столетнего, украшенного изображением танца сатиров и полуголых менад. На каждом столе стояла чаша, расписанная тем же художником, с пикантными сценами: обнаженные флейтистки в объятиях увенчанных плющом юношей, которые произносили тосты в предвкушении того, что им уготовил вечер.
Появление Александра было встречено аплодисментами, и хозяин дома вышел ему навстречу с прекраснейшей двуручной чашей, полной кипрского вина:
– Эй, Александр! После трех
