я себя» и своих близких. Но это не совсем так. Его рассказы – это как фотографии из семейного альбома. Помните, в те времена, о которых в основном пишет автор, было принято пришедших гостей усаживать на диван и, пока накрывался стол, развлекать показом толстых альбомов в плюшевых обложках. При этом обязательно добавлялись комментарии и сравнения, а иногда и коротенькие воспоминания. И когда гость садился за стол, он уже понимал, какие люди и с какой судьбой собрались рядом. Это сближало.
Наверняка, когда читатель познакомится с рассказами, напечатанными в этой книге, он вспомнит, что нечто подобное было и в его семье, и с ним случались похожие истории, да только ему недосуг переложить их на бумагу, оставить для будущих поколений. Александр смог это сделать и поведал нам то, что рвалось из его души. Остаётся лишь пожелать автору творческих успехов и расширения круга читателей, небезразличных к нашей совсем недавней истории.
Член Союза писателей России Сергей Сполох
Житейские истории
Дядя миша
Довелось мне в тысяча девятьсот восемьдесят втором году довольно продолжительное время лечиться в Калининградском окружном военном госпитале. После аварии, получив сложный перелом правого бедра, я был прооперирован в Черняховске, и затем перевёден в Калининград. Доктор утешить меня не мог. Его приговор был таков: не менее двух месяцев госпитального стационара.
Такая перспектива, естественно, не радовала. Только втянулся в службу, многое начало получаться, а самое главное – появился какой-то азарт. Я рвался в полк, много было задумок, хотелось сделать больше полезного и интересного. Ан нет. Два месяца лечения.
Жена в положении. На руках старшая дочь, естественно, ей внимание необходимо. Получается, я и семью подвёл.
Ну да ладно, что произошло, то произошло.
В палате нас, послеоперационных больных, было шесть человек. Возраст был самый разный. Старшим по званию был я.
Лежал с аппаратом Елизарова на правой ноге прапорщик Володя. Его угораздило после удачной охоты попытаться проехать на мотоцикле с коляской между двух берёз.
– Как я не увидел, что там не одна берёза была? – сокрушался он, лёжа на больничной койке. – Не понял, да сдуру коляской в дерево въехал. Дальше уж ничего не помню.
Сестричка тётя Паша на его сетование говорила: «Нечего было пьянствовать на охоте. После тебя доктора два дня операционную проветривали, такой смрад от сивухи стоял».
Володя, в общем, был спокойным парнем, но происшедшее его сильно тяготило. Могли из-за пьянки на этой несчастной охоте уволить из армии.
Лежал старлей[1]. Он на учениях сломал руку и был направлен сюда, в окружной госпиталь. Перелом был сложный, несколько раз оперировали руку, кости всё не срастались. Так этот парень после своих страданий и мучений чуть ли не под кровать прятался, когда в палату заходил лечащий врач.
Лежали пара бойцов из частей Калининградского гарнизона, с болячками, уж и не помню какими.
Самой колоритной фигурой нашего временного товарищества, безусловно, был отставной мичман дядя Миша. Как он себя величал, «мариман Миша».
Я не могу себе представить, как бы я выдержал пытку неподвижностью на больничной кровати, если бы не наш мариман.
Дяде Мише шёл семьдесят второй год. Родом был он из-под Смоленска, оттуда же призвался на фронт в сорок первом. В годы оккупации вся семья его погибла, в том числе и жена с сыном. Один-одинёшенек остался на белом свете.
Весной сорок пятого года его часть участвовала в штурме Кёнигсберга. Дядя Миша получил серьёзное ранение ноги и был списан вчистую. Ехать мичману было некуда, и решил он остаться жить в этом городе.
Вот как он об этом рассказывал:
«Стою на площади, котомка за спиной, все четыре стороны света передо мной, а идти некуда. Смотрю, дом стоит, ещё не разбит и вроде не разграблен. В тот период жителей много ушло из города, боялись новых властей: почитай, большинство горожан с фашистами были связаны, вот и драпали.
Захожу. Дом справный такой, аккуратный, большой, думаю, много детишек здесь должно жить. Жить и радоваться жизни.
Вот и остался.
На двери написал: «Здесь живёт фронтовик мичман…» и фамилию указал. Не лезьте, мол, я здесь хозяин. Уже после войны хотели потеснить, было такое. Как бы не так, не дал. С руганью и скандалом, но не дал.
Привёл молодку, свадьбу сгуляли. Через год пацан родился, через два ещё один. Жинку, правда, не сберёг, от простуды расхворалась и померла. Сыро здесь и ветрено. Не по ней оказался климат здешний.
Через год приютил бабёнку. Из Белоруссии родом. У неё две девчонки,
Старлей – старший лейтенант.
