кого к себе на освободившееся место пригласить. А тут вдруг гром, наверное, среди ясного неба грянул. Он сам к директору пришёл и заявление принёс – мол, просит ему в штатное расписаниеещё одну ставку стажёра-исследователя ввести, присовокупив при этом устно:
– Не пожалеете, – и всё, больше ничего не добавил.
Удивительно, но просьбу его удовлетворили, и директор откуда-то, по-видимому из своих тайников, эту ставку достал. Вот так и появилась в лаборатории Чертова девушка, совсем молоденькая, глазастенькая, остроносенькая, росточка небольшого, беляночка такая, с характерным признаком: как смутится – а это у неё, особенно спервоначалу, часто случалось, – тут же вся румянцем обливается. И не только щёки, а и руки, и ноги, ну там, где это видно было, так что некоторые молодцы горячие чуть ли не спорить начали, кто же тем первым будет, кому доведётся проверить, а как скрытый от глаз кожный покров себя при этом ведёт.
Лена Ларцева, так эту стеснительную девушки звали, быстро в наш достаточно дружный – в его активной части – коллектив влилась, и мы даже не заметили, как она ШП, то есть своим парнем, в нём стала. Полгода не прошло, а её уже заместителем секретаря комсомольской организации избрали, причём единогласно, всем по душе девушка пришлась. Почти безотказным и чрезвычайно исполнительным и полезным для общества человеком она оказалась, однако всё так же стремительно продолжала краснеть, хотя непонятно было зачастую, по какой такой причине это происходит.
Да и в число учёных она неожиданно для всех ворвалась. Лаборатория Чертова занималась одним увлекательным делом – пыталась найти избавление от такой напасти, как лейкемия, или, попросту говоря, лейкоз. Ну а для начала надо было понять, откуда он в здоровом организме берётся. Поэтому ежедневно десятки белых мышек, альбиносов значит, вполне определенной линии, то есть таких, которые к одному и тому же генотипу относятся, отдавали свои жизни во славу науки. Как только их не изучали. Всё новое и для дела пригодное, до чего только в мире додуматься успели, Иосиф Абрамович моментально в своей лаборатории в жизнь внедрял и сотрудников своих к тому же приучил.
Лена достойной ученицей оказалась и, что немаловажно, чрезвычайно трудолюбивой, очень последовательной, фантастически наблюдательной и способной свои наблюдения в систему превратить. Так вот, в сентябре она была в очную аспирантуру зачислена, а одновременно с этим в нашем отраслевом журнале её первая статья появилась, и, что вполне в стиле профессора Чертова, была она там единственным автором. Смысла статьи её я не понял, для меня всё то, чем они занимались, а потом описывали, было сплошной абракадаброй, как для первоклассника тригонометрия с её синусами и косинусами, тангенсами да котангенсами. Но в научном мире она произвела эффект разорвавшейся бомбы, непонятно из чего сотворённой. На неё начали ссылаться, а один весьма уважаемый в том мире итальянский профессор даже назвал принцип, который Лена выявила, симптомом Лены Ларцевой, ни больше и ни меньше.
Грозов после этого на учёном
