скорчилась на камне, лягушка-переросток, спокойнее, придется убить, ничего, не сблюем-с.
– Мы уйдем вместе, ты и я…
Не дрогнуть, коснувшись ледяной руки, вот так, тихонько.
Повернуть стрелку, увидеть, как ожила, заиграла медная вязь. А теперь тихо достать пистолет и избавить страдалицу от столетнего ада…
– Не слушай его, – заорал чертов старик, – беги!
Вот и пистолет пригодился.
Выстрел толкнул Ильича в грудь. На плаще расплылось пятно. Дед увидел, как существо ринулось навстречу буржую, выставив пальцы, словно собираясь вцепиться в глаза. Оно было слишком маленьким. Этот откинул ее, как котенка. Еще один выстрел.
Песок плыл под Ильичом. Казалось, вбок и вкривь уходят баржи и пирс. Он подумал, что земля сошла наконец-то с оси, время вышло из берегов и вот теперь выливается через край.
Извиваясь, захлебывалось воздухом существо. Выругался Ярый – не успел оценить диспозицию, сел, потянул пушку. Гость обернулся, выстрелил: раз, два, три.
– Твоя вишневая девятка, – пропела магнитола.
Из диска клятого прибора полились лучи.
Существо… Тая? Застонало, и стон ее, казалось, отзывался в дрожащих стрелках. Они пели в унисон.
Свет омыл долговязую фигуру. Незнакомец раскорячился, похожий на треугольник на длинных тощих ногах, обутых в армейские ботинки. Он расставил руки, словно обнимая всю гавань. Лучи пронизывали его, и казалось, он пьет их, глотает, как путник, приникший к источнику.
Море стало прозрачным, и на мгновение Ильичу показалось, что он видит всех рыб, когда-то плававших в гавани, всех гадов лесных, что жили, пока здесь стояло болото, всех сброшенных в клятое море людей.
Удар трехтонного джипа пришелся по спине незнакомца. Тот опрокинулся, как кукла.
Боевая сосиска, с вытаращенными от ужаса глазами, сидела, вцепившись в руль.
Гость поднялся. Не так-то просто его убить. Вытер ладонью залитое кровью лицо. Теперь, когда астролябия с ним, боги, какая глупость эти ваши автомобили. Захохотал.
Смех перешел в бульканье, он закашлялся, да так, что согнулся пополам. Свет, живительный древний свет. Пятьдесят новых лет… или сто. Он дотянулся рукой до прибора. Пение на дельфиньем языке, луч…
Приступ рвоты согнул его пополам. Вместо того, чтобы исцелять, свет отбирал последние силы. Зачем?
Хрипя, он опрокинулся на песок, но новая судорога согнула его пополам. Он блевал воздухом, и видел в мареве чужие города, людей, пирамиды…
И понял вдруг, почему.
Это было взаймы. Все, что взял, он теперь отдает. Боги, как глупо и жаль, а славно было бы дальше, вперед, обгоняя…
Как глупо.
Ильич почувствовал, что мир, потерявший устойчивость, накренился уже на другой бок. Астролябия светилась.
Зеленый луч коснулся старика, и внутри затрепетала каждая клетка. Существо в этом свете стало девочкой с толстой косой, в платье с пелериной.
