а подмога в лице «мультяшек» все не появлялась. Артема всегда было интересно послушать, но соловья, как говорят, баснями не кормят, а кушать хотелось. Истратить последние деньги на мизерную порцию салата из крабов – единственное, на что их еще могло хватить в этом заведении, было нецелесообразно: и голодным останусь, и деньги кончатся. А так пару дней еще можно протянуть. Глядишь, в воскресенье предки что подкинут.
– Нас обокрали, Тоха! – Артем плеснул из графина в стакан и залпом выпил.
Я уже даже и не пытался угадать, что он имеет в виду, лишь согласно кивнул.
– Нагло! Цинично! Среди белого дня! – продолжал он гнуть свое.
Я вновь кивнул.
– И ведь ничего нельзя поделать, понимаешь?
– Конечно. Тут уже ничего не поделаешь.
– Ты не чувствуешь себя обворованным? – это уже звучало как обвинение.
– Нет, как раз я-то чувствую себя обворованным! – с жаром сказал я, понимая: мы говорим о совершенно разных вещах. Я-то знал, о чем говорю я, а вот что имеет в виду Артем, говоря о том, что нас обокрали, оставалось только догадываться.
Как же я хотел сейчас напиться! Нажраться до зеленых человечков, до поросячьего визга, или как там еще говорится? Упиться в хлам, хотя бы просто для того, чтобы не чувствовать себя обворованным. Но мне, к сожалению, нельзя пить. На то есть пара причин, и я обязательно вам о них расскажу, но чуть позже, хорошо? Просто то, что сказал Артем дальше, мне кажется, и послужило толчком ко всем последующим событиям. Во всяком случае, впоследствии я часто задумывался над тем, что тогда сказал Артем.
– Нашему поколению не досталось ни одной самой завалящей войны, ни одного серьезного военного конфликта, – он вновь набулькал в стакан из графина.
Услышанное было настолько неожиданно, что я удивленно взглянул на него:
– Разве в этом есть что-то плохое? Люди всегда мечтают о мире.
– Плохое? – переспросил Артем. – Нет, Антон, ничего плохого в мире нет, и люди действительно мечтают о нем всегда, здесь ты прав. А знаешь почему? Потому, что его у них никогда не было, только… Как бы это объяснить? Мы варимся в собственном соку… Никогда у нас так долго не было мира, а мы оказались не готовы к нему и потому чувствуем себя обворованными – нам кажется, что нас лишили возможности проявить героизм и отвагу, заложенные в наши гены воинственными предками. Вот предки бы знали, что делать с миром, а мы… Для нас он пустой звук. Мы все чего-то ждем. Но чего? Ожидание разъедает душу, а затем и растлевает ее… Мы просто не знаем, что нам делать со свалившимся на нас богатством. Племя, одаренное миром, но не ведающее, как им распорядиться… Ожидание медленно убивает нас, мы мертвеем – ржа, гниль, плесень человеческих пороков облепляют нас со всех сторон, и мы ничего не можем с этим поделать. Мы обесценили все, что можно и что нельзя, – любовь, дружбу, честь, но и этого нам мало. Мы просто не знаем, что нам делать, мы заблудились в суррогатных ценностях, которые придумали сами, и заблудились окончательно. Теперь нам лишь осталось пуститься во все тяжкие, а мы этому
