от окна проходили две трубы, газовая и водосточная. По водосточной, наступив на нижний её держатель-скобу, можно было приподняться и дотянуться до газовой. А там – дело рук и молодецкой удали!
Юрий Саныч поплевал на ладони и, прежде чем обхватить водосточную трубу, обернулся. Женщина отошла вновь под акации к скамье, где сидела до его появления, словно спряталась от посторонних глаз или от солнца под кустом, и, сцепив руки под упругими буграми груди, следила за ним, бросая взгляды по сторонам.
Коляска стояла в тени.
Мужчина озорно подмигнул мамочке. На что та, несколько запоздало, сверкнула фиксами.
– Эх! Тряхнём стариной! – воскликнул он и обхватил трубу.
Действительно, до форточки Юрий Саныч добрался довольно-таки сноровисто, чем вызвал приглушённый восторг у женщины.
– Ничего себе, старина!.. – И это восклицание его подстегнуло.
"Все, что лучшего в жизни Бог дал нам, в жертву отдал я озорным глазам!"
Юрий Саныч встал на подоконник и просунул голову в форточку.
Перед ним была большая комната-зала. В ней стоял тёмной полировки мебельный гарнитур, инкрустированный позолотой. В шкафах со стеклянными дверцами находились из дорогого стекла вазы, фужеры, рюмки, а в другом – дорогая фарфоровая посуда. На противоположной стороне от окна, от пола до потолка, стеллажи книг и книги все в хороших переплетах и, похоже, полные собрания сочинений. На вращающейся ножке – цветной телевизор, под ним, на полу, лежал широкий персидский ковёр. А на потолке висела большая хрустальная люстра…
Вот как теперь молодёжь стала жить! Посмотреть любо-дорого. Тут век прожил и во сне такого добра не видывал. Да-а, живут же люди…
У Юрия Саныча ещё более проявился интерес к женщине.
Он обернулся. Женщина посматривала по сторонам, прикусив уголок нижней губки. Но, уловив на себе его взгляд, приветливо поиграла пальчиками; дескать, я тут, я жду, я с вами…
Однако Юрию Санычу почему-то вдруг расхотелось лезть в окно. Одним разом. Его словно бы повязали чем-то невидимым по рукам и ногам, отчего он не мог переступить порог, вернее, окно квартиры. То ли его смутил богатый вид комнаты (отчасти теперь стала понятной и богатая накидка на детской коляске – красиво жить не запретишь, даже в мелочах), то ли пока взбирался на окно, приустал, то ли ещё отчего, – но расхотелось и всё тут. Не мог понять отчего. И сосредоточиться что-то мешало, обдумать свои действия. Может, карие глаза?..
Он замешкался в нерешительности. И, наверно, сошёл бы вниз, и, наверное, извинился бы перед женщиной: мол, так и так, дома сын ждёт, проводить надо, и, вообще, уже не мальчик по чужим окнам лазать…
Женщина как будто бы уловила изменения в его настроении.
– Ловко у вас получается, – подхихикнула она снизу, приложив пальцы ко рту, как бы приглушая смех. – Какой вы молодец! Ага, тряхнул, называется, стариной! Вы во всём такой ловкий?
Её фривольный подтекст толкнулся новой
