что бывает в жизни и такие уроды. Пусть едет с тем чувством боли, которое пережил сейчас, а там, в батальоне или другом каком подразделении, я его найду и исподволь, потихоньку подготовлю, и уж тогда…
Забыл, что военная жизнь – бывает мгновение.
Сейчас, с высоты прожитых лет, я свою нерешительность не оправдываю. Быть может, ему хотелось увидеть хоть такого сына, хоть трижды перекалеченного, знать, что он жив. Быть может, ему именно этого и не хватало все эти годы войны, чтобы приобрести уверенность, что он не один на этом свете, и приободриться. Ведь у него никого не осталось, что мама погибла, ему, наверное, сообщили и, возможно, раньше меня. А сознание одиночества пожилого человека гнетёт и старит вдвое сильнее. И самое грустное то, что я своей осторожностью, оберегая от одного, не уберёг его от другого… Что было сказать:
– Батьку, не сворачивай с колеи, поле ещё не разминировано! – забыл, выпало из памяти после нашей встречи.
И эта вина в моём сердце сидит горячим осколком. И этот осколок всякий раз поддевает его в неподходящий момент…
…После его рассказа мы ещё долго сидели, переживали: он – воспоминания, я – тепло, которое подтапливало меня откуда-то изнутри, щипало глаза. И чувство, сродни благодарности и великого сочувствия к нему, к ним… ко всем, прошедшим по трудным дорогам войны. А сколько осталось их, ушедших от нас и не успевших раскрыть нам свои души?.. Оставшихся по ту сторону памяти.
***
9-го Мая я, как и обещал, принёс поздравительную открытку в больницу. Текст в ней был самый обычный:
"Дорогой Димочка! Поздравляю тебя с Днём ПОБЕДЫ! Будь бодр, деятелен. Здоровья тебе и радости. Твой друг М.А.Я."
Но нашего общего друга уже не было в живых. Он умер накануне, 7-го мая.
Ксюшина родня
Захлебнулась атака у нас, артналёт.
А сестра фронтовая ползёт и ползёт…
А огонь – никому не поднять головы.
А она всё ползёт через ямы и рвы.
Александр Авдонин.
День закатывался, а бомбежка не прекращалась. Ксюша страшно устала. Казалось, что уже нет сил.
Троих она вытащила. Первый раненый был молодым и способным немного передвигаться. Волокла на плащ-палатке, а он одной ногой помогал. Дотащила, слава Богу, живым. Те, двое, мелкие мужики и двигаться тоже могли. А этот, четвертый…
Ксения напрягается, но сдвинуть раненого с места не может.
– Вот наказание! И кто только таких на фронт берёт? Ему бы вагонетки в шахте толкать… Да пошевелись же ты!
Раненый молчит. Руки вытянуты вдоль тела. Жив ли? Она наклоняется над ним, прикладывает ухо к груди. Живой…
– Эй, дядя, как ты тут?
Ксюша легонько теребит за рукав гимнастерки. Он медленно приоткрывает глаза.
– Живой будто, – облизывает кончиком языка бескровные губы. – Только худо больно… Пить хочется…
– Ничего,
