учил.Так Дашенька взрослела.
И, должен я признать,
Она неплохо пела,
Читать писать умела,
И даже рисовать.
Блаженно шли недели.
Бог дал ей расцвести.
Но молодцы не смели
К ней близко подойти,
И ею любовались
Тайком, издалека.
Глядели, ухмылялись,
Смешки порой срывались
С шального языка.
– Она не из уродин! —
Частенько повторял
Моряк Степан Болотин.
В девицах толк он знал.
– Да, справная дивчина!
Вот только ловит мух…
– Молчи ты, дурачина! —
Так рассуждали чинно
Сапожник и пастух.
Однажды, помню, даже
Какой-то генерал —
Большой и важный – к Даше
С признаньем приставал.
Я думал (и немало),
Что Дашенька моя
Пойдёт за генерала…
Ничуть так не бывало!
Лишь ошибался я.
Скажу вам, между нами,
Без каверзных словес,
За ягодой – грибами,
Частенько Даша в лес
Ходила, и, под сенью
Деревьев вековых,
Скрывалась. С тихой ленью
Внимала, может, пенью
Чудесных птиц лесных,
А может, умилялась
Журчаньем ручейка,
Иль елям улыбалась
Под шёпот ветерка…
О том я знать не смею.
И не к чему гадать
(хвалиться не умею,
Но с детства не имею
Привычки я приврать!)
Так вот, однажды, значит,
Из леса воротясь
На хату, как заплачет
Вдруг Даша, повалясь
Ничком в свою перину,
Лицо в подушке скрыв
(объелась будто хины).
Конечно, бабку Нину —
Ведунью местных див —
К ней пригласили тут же,
Заставили отвар
Принять. Ей стало лучше,
И спал немного жар.
– Ох, Даша, что с тобою?
– Отстаньте от меня!
Её – святой водою,
Она – брыкать ногою…
И так четыре дня.
А после (странно даже,
Что помню до сих пор)
Всё изменилось в Даше:
Поблекший мутен взор,
Болезненные тени
Бесцветного лица;
Вся постоянно в лени,
И приступы мигрени
Без края и конца.
Бывало, раньше, встанет
С кровати утром – в путь! —
Вокруг с улыбкой глянет,
Займётся чем-нибудь,
Под милое болтанье,
Под песни нежный звук…
Теперь же всё в молчанье.
Ну, что за наказанье
Нашло на Дашу вдруг?
Никто не знал об этом
Тогда. Старушки ж, вновь
И вновь, по всем приметам,
Винили в том любовь…
Мне было не до сплетен
В те дни: по кабакам
Я шлялся, духом беден,
Издалека заметен
Таким же
