лес.
И уходящая вглубь цепочка четких следов. Глубоких и четких, наконец-то.
Элли, снимая с себя густую паутину, которой были богато укутаны нижние ветки елей, едва успела затормозить на краю большой лесной прогалины, чуть не вывалившись прямо на открытое пространство. Слишком увлеклась продиранием через сплетение ветвей. А вот владелец следов, судя по всему, умел ходить по лесу так, что не оставлял за собой ни одной сломанной ветки.
Элли запнулась, чудом пролетела мимо двух сучков, которые целили ей в глаза, и резво шлепнулась на живот в мягкий хвойный ковер. Потому что ее добыча оказалась куда ближе.
Лесная хижина.
На другой стороне прогалины. В сотне ярдов. Вернее, выглядела она как хижина, а вот размерами скорее походила на постоялый двор: громоздкая, приземистая, под соломенной толстой крышей, и длинная, как общинный дом у северян. Сложенная из цельных еловых стволов и проконопаченная рыжим мхом.
На прогалину хижина выходила двумя затянутыми мутной слюдой окнами, дверью и широким крыльцом из трех ступеней – небрежно кинутых друг на друга огромных известковых плит.
На которых сидел сатир и неторопливо выпускал колечки дыма из длинной изогнутой трубки.
У Элли аж сердце из груди рвануло. Чуть не попалась!
Сатир оказался крупнее, чем она рассчитывал. И куда больше похож на человека, чем представлялось. И выглядел внушительно.
Наверняка если встанет на сильные ноги – то ростом выше Сола, точно. Широкий, очень мускулистый. Ниже вызывающе выпирающих грудных мышц начинала расти темная шерсть, которая сбегала широкой дорожкой по кубикам пресса к паху, прикрытому кожаной набедренной повязкой, держащейся на поясе с медными бляшками. Ноги у сатира были человеческие – тоже очень широкие и мощные в икрах. Но заканчивались широкими круглыми копытами, вместо ступней.
Рога, которые Элли представлялись козлиными, оказались оленьими – толстыми в основании, ветвистыми, растущими назад. Почти черные, блестящие. Огромные.
Ну хоть с этим проблем не будет – любой кончик отламывай. Такими не грех и свою гостиную украсить. Когда она у Рафаэллы появится.
Мордой, то есть лицом (потому что сверху он выглядел вполне себе мужчиной), сатир был скорее в южную породу – смуглый, черноволосый, с грубыми резкими чертами, короткой темной щетиной и яркими зверино-желтыми глазами, которые выдавали в нем нечисть покруче копыт и рогов.
Если по человеческим меркам, то сатиру было на вид лет тридцать пять-сорок, не больше. Ровесник княжескому боевому магу Сандорро. И такой же хмурый. Сколько на деле исполнилось твари – Элли гадать не бралась. Может, целая сотня!
На коленях у сатира лежал деревянный чурбачок. Под ногами уже высилась горка свежей стружки. Кружку, что ли, мастерил?
Мирное занятие неожиданно смутило. Элли как-то ожидала больше “зверскости”. Ну, представлялось нечто вроде смеси демона с упырем, такого и файерболом жахнуть не жалко.
А
