Никон обратился к Паисию и сказал:
– Зачем против правила ты надел красную мантию?
– Затем, – отвечал Паисий, – что я из настоящего Иерусалима, где пролита пречистая кровь Спасителя, а не из твоего лжеименного Иерусалима, который есть ни старый, ни новый, а третий – антихристов!
Никон опять вступил в спор с боярами:
– Какой это там у вас собор затевается? – сказал он.
– Собор собирается по царскому велению для твоего неистовства, а тебе до него нет дела. Ты уже более не патриарх! – сказали бояре.
– Я вам не патриарх, – сказал Никон, – но патриаршеского сана не оставлял.
Спор становился горячее. Никон закричал:
– Вы на меня пришли, как жиды на Христа!
От него потребовали его подначальных для допроса по делу о проклятии со сто восьмым псалмом.
– Я не пошлю никого из своих людей, – сказал Никон. – Берите сами, кого вам надобно.
Около монастыря поставили стражу, чтоб никто не убежал. Начались допросы. Все, бывшие в церкви во время обряда, совершенного Никоном над царской грамотой, не показали ничего обличающего, чтобы Никон относил свое проклятие к особе царя; все, кроме того, показывали, что в этот день читалось на ектениях царское имя.
Бояре еще принялись спорить с Никоном. Разгоряченный патриарх грозил, что он «оточтет» царя от христианства, а бояре сказали: «Поразит тебя Бог за такие дерзкие речи против государя; если бы ты был не такого чина, – мы бы тебя за такие речи живого не отпустили».[76]
После таких бесед, которых содержание сообщено было царю, быть может и с прибавлениями, примирение сделалось невозможнее.
– Видел Никона? – спросил царь Алексей Михайлович Паисия.
– Лучше было бы мне не видать такого чудища, сказал грек, – лучше оглохнуть, чем слушать его циклопские крики! Если бы кто его увидел, то почел бы за бешеного волка!
На следующий 1664 год получены ответы четыpex патриархов, привезенные Мелетием. Ответы эти были как нельзя более против Никона, хотя в них, сообразно вопросам, не упоминалось его имя. Главная суть состояла в том, что, по мнению вселенских патриархов, московский патриарх и все духовенство обязаны повиноваться царю, не должны вмешиваться в мирские дела; архиерей, хотя бы носящий и патриарший титул, если оставит свой престол, то может быть судим епископами, но имеет право подать апелляцию константинопольскому патриарху, как самой верховной духовной власти, а лишившись архиерейства, хотя бы добровольно, лишается тем самым вообще священства. Здесь именно оправдывалось то, что хотел постановить собор в 1660 году и что было задержано возражениями Славинецкого. Но тут возникли сомнения. Греки, наплывшие тогда в Москву и допускаемые царем вмешиваться в церковную смуту, возникшую в русском государстве, ссорились между собою и доносили друг на друга. Явился какой-то иконийский митрополит Афанасий, называл себя (неправильно, как после объяснилось) экзархом и вместе родственником константинопольского
Замечательно, что для Никона ничего не значило изречь церковное проклятие по собственным делам. У одного купца, Щепоткина, взял он в долг 500 пуд. меди на отливку колокола. Щепоткин в уплату этого долга роздал товары, которые патриарх поручил ему продать. Никон нашел счет Щепоткина неправильным и вместо судебного иска поразил его проклятием.
