– все темнее. Тристан напряг слух. Было странно, что безлюдный лес с его непугаными жителями такой тихий. Тристан слышал только свои шаги. Шлеп, шлеп. Время от времени он переговаривался с Ситцевым рыцарем. Тому повезло: вощеная кожа планшета укрывала его от сырости внешнего мира. Тристану же досталось худшее. Было душно и влажно в лесу, от быстрого шага выступала испарина, и влага его тела встречалась с капелью и моросью, пропитавшей одежду. Но Тристан знал, что ничем это не исправит, и просто шел. Шлеп, шлеп, шлеп. И Ситцевый рыцарь запел. Он редко позволял себе подобное – обычно рядом с Тристаном могли оказаться незваные слушатели. Но во время походов и отшельничества Тристан узнал, что Ситцевый рыцарь имеет богатый репертуар: баллады, гимны, серенады и даже колыбельная.
– Кабы леди сжалилась и меня пригласила в дом, когда муж ее рогатый спит глубоким сном, – мурлыкал на кабацкий мотив Ситцевый рыцарь.
– Дурные песни поете, сэр, – осуждающе сказал Тристан.
– А это хорошо, господин, что вы в них дурость разглядели, – весело отозвались из планшета.
В воздухе запахло застоявшейся водой и холодом сильнее прежнего. Озеро было близко. Тристан начал спускаться вниз по некрутому склону. Гладь воды мягко отсвечивала, и Тристан не знал, откуда она берет свет, если не из своей глубины. А потом взглянул вверх. Сквозь ветви виднелась мозаика предрассветного неба.
– Светает, – прошептал он.
– Как и должно, – подтвердил Ситцевый рыцарь.
Тристан присел у дерева. Вдоль ветвистых корней пролегала трава – куцая, кучковатая, цвета горной хвои. Он достал топорик и взрыхлил землю.
– Вы были правы. Тут повсюду клубни.
– Чему совсем не стоит удивляться: ни струпке у озера, ни моей правоте, – недовольно заметил Ситцевый рыцарь. – А вам не следует быть жадным до чудес и наград. Выкопайте каждый седьмой, и этого будет достаточно.
Тристан никогда с ним не спорил. Был тому причиной его зрелый сиплый голос или отеческие интонации, но Тристан соглашался с любым советом соломенной головы. Провозившись час, он выкопал пять кореньев струпки, аккуратно отряхнул и, обернув в бинт, сложил трофеи в вещмешок. Он уже почувствовал, как одновременно заныли и запекли его колени. Сон подступал к нему, собирая на веках соль глаз, как утреннюю росу. Если он так просидит хоть минуту, точно уснет прямо на могучих ивовых корнях.
Тристан уже собирался встать, но взглянул на берег озера. И не поверил глазам: фигура в чернильных одеждах стояла у края воды. Поверх шерстяного платья была наброшена накидка, словно бы из медвежьего меха. Он трижды сморгнул проступившие от усталости и бессонной ночи слезы, ожидая, что с ними по щеке скатится и видение. Но она стояла там. Тристан притих. Статная девичья фигура склонилась над озером. То, что Тристан поначалу принял за шаль, оказалось копной каштановых волос. Только передние локоны были собраны на затылке странной заколкой: не то из червленой меди, не то из высушенных трав. Пытливый взгляд Тристана добрался до истины: «Ежевика. Ягоды и листья ежевики». Прибрежная сыть скрывала
