и весьма немало. Похоже, тут такая же ситуация.
– Я не знаю и не помню, что там с насосами и колесами, – ответил я.
На худощавом личике снова ничего не отразилось
– Ты кто? – спросил я.
И только тут у мальчишки даже рот от удивления открылся, он так с открытым ртом и простоял еще несколько мгновений.
– Я – Вовка, – проговорил он, наконец.
На его «востроносеньком» лопоухом личике в одно мгновение отразилась целая ниточка разных мыслей. Похоже, он еще и умен, в его глазах я не прочел ничего настораживающего или настороженного, но его следующая реплика прозвучала без паузы и ровно через секунду.
– Так ты и вправду ничего не помнишь, – согласился он с какими-то своими мыслями. – Ты должен мне девять фантиков.
Мы посмотрели друг другу в глаза: он сообразил, что я понял – никаких фантиков я ему не должен, и еще он прочел в моих глазах мое отчетливое понимание того, что и он обо всем догадался. Но нашу с ним молчаливую дуэль я закончил настолько для него неожиданно, что в этот раз он растерялся по-настоящему:
– Ну что ж, должен, значит, отдам. Эти, что ли?
Я выгреб из нижнего ящика целую колоду конфетных оберток и высыпал перед собой на стол.
– Они?
По его, мальчишеским, меркам эта горка цветных бумажек была настоящим сокровищем – на столе рассыпались и «Алёнка», и «Мишка», и «Гулливер», и что-то еще из моего собственного детства, но настолько далекого и прочно забытого, что даже их названия мне уже ни о чем не говорили. Помню лишь, что ценность фантика зависела от размеров конфетной обертки и качества бумаги, а также от того, шоколадная конфета в него была завернута или дешевый леденец. На столе лежала россыпь самых ценных фантиков того времени: из плотной атласной бумаги с яркими цветными картинками – Алёнками, Мишками и Гулливерами.
Его первой реакцией было – сгрести, прижать к себе и убежать.
Он даже чуть качнулся было вперед, но лишь самую малость. Что-то его остановило, хотя мыслил он правильно – бери, пока дают. Как на войне – сначала стреляем, а потом разбираемся, свои или чужие.
К чему это я тут про войну вспомнил?..
Я не знаю, что творилось в этой маленькой (большой) стриженой голове, но он все-таки шагнул в комнату из дверного проема, однако к столу не пошел, остался прислоненным к дверному косяку и на фантики не смотрел демонстративно.
– Я отведу тебя завтра в школу, хочешь?
Теперь я растерялся, но ответить ему я не успел.
Он продолжал:
– Ты ведь, наверное, даже не помнишь, где школа находится, да?
– Да, верно, – ответил я, не шевелясь и внимательно глядя ему в глаза.
Он своего взгляда не отвел, потом кивнул своей большой головой в знак того, что мы договорились, и только после этого прошел к столу и собрал фантики обеими руками.
Он аккуратно сложил их один к одному, словно игральные карты в колоде, что-то хотел спросить еще, но не стал. По его разумению,
