утром, глядя, как она уезжает на ферму Вернста, он признался себе, что по-прежнему очень мало знает о своей коллеге. Вежливый обмен любезностями, разговоры о пустяках… Он до сих пор не осмелился сделать ей предложение из разряда: «Приходи ко мне в гости, мы будем целоваться и займемся любовью на чистом и удобном ковре…» – об этом он так часто фантазировал вечерами, прежде чем уснуть.
Немногое, что он знал о ней, заключалось в нескольких фразах: родилась в Париже, где сложно найти место журналиста. Единственная дочь в семье. Любит одиночество. Широкий кожаный браслет на левом запястье был способом не забывать (о чем? – на этот вопрос она так толком и не ответила). И да, возможно, однажды вечером она согласится выпить с ним по стаканчику после работы.
Все остальное было результатом его внимательного наблюдения: достаточно высокая, рост примерно метр семьдесят; волосы темные, тонкие, подстриженные под каре; лицо угловатое, пропорциональное; глаза зелено-карие, гипнотические; груди, которые угадывались под излюбленными ею толстыми свитерами, были такими же крепкими и круглыми, как самые красивые яблоки Нормандии. Он заметил также еще кое-что – ее губы. Со своего места он часто видел, как они шевелятся, не издавая ни малейшего звука. Сандрина то и дело произносила безмолвные фразы, словно ее мысли не могли оставаться запертыми в ее голове и старались любой ценой выскользнуть через эти молчаливые, едва заметные движения. И каждый раз (то есть довольно часто) этот чувственный танец губ пробуждал в нем желание приблизиться к ним и поцеловать…
– А еще? – опомнился он, осознав, что уставился на губы Сандрины подобно ребенку, застывшему перед витриной со сладостями.
– А еще на грязном поле щиплют траву коровы со свастикой, нарисованной на их шкурах. Полиция считает, что это сделали мальчишки.
– Зато ты никогда бы не увидела такого в Париже!
Эта фраза, похоже, была его любимой присказкой. Он произносил ее, как только появлялся подходящий повод: предстоящая ярмарка домашнего скота, разбитые сельские дороги, обветшалый вид почтового отделения, грубые манеры местных жителей… Конечной целью его мантры было убедить свою новую коллегу никогда не покидать эти места, а точнее, никогда не уезжать от него.
– Это точно… – согласилась она.
– Сандрина?
«Черт, – подумала Сандрина, – сейчас он это сделает. Он пригласит меня выпить по стаканчику, и у меня не будет повода ему отказать. Почему он не понимает, что я хочу остаться одна? Потому что он не может, идиотка. Он же ничего не знает о тебе. По крайней мере, недостаточно, чтобы о чем-то догадаться». Запястье снова обожгло огнем. Как и при виде фашистской свастики. Она незаметно потерлась им об карман джинсов, словно речь шла о простом укусе комара.
– Да?
– Пьер просил тебя зайти, похоже, там что-то серьезное… – сообщил Венсан.
Пьер был их начальником. Это он связался с ней, чтобы предложить
