во всяком случае, я таких пепельниц не помнила. Красивые.
Открылись двери лифта, у которого я стояла. Из кабины вышел высокий молодой мужчина европейской наружности, в шортах, футболке и красной бейсболке. Всё бы ничего, но на бейсболке был изображён знак нашего «Спартака» – тот самый белый ромбик на красном фоне. Я на всякий случай не отреагировала. Для наших ходить по дорогим отелям, афишируя, что я мол из СССР, смотрите на меня, было не только не типично, но неприемлемо. Значит, это был либо какой-нибудь западный турист, купивший бейсболку у русского, либо получивший её в подарок при выгодном обмене банки чёрной икры из посольского магазина на дешевую магнитолу для машины.
– Хеллоу! – поздоровался болельщик Спартака.
Я молча кивнула. Кто он по национальности, не разобрала.
Номер «213» находился на втором этаже, как ему и полагается. Я открыла дверь ключом из сумки. Ничего себе! Огромный двухкомнатный номер, мебелированный в западном стиле, с белыми диванами и огромным телевизором. Не хватало только рояля. На столе стояла хрустальная ваза с фруктами: гроздь крупного сладкого тунисского винограда, который я обожала, два апельсина сорта «Томсон», насколько я помню название этого сорта, груши, бананы и, конечно, финики. Лучше тунисских фиников никаких других фиников не существует. Они самые вкусные. Финики стояли отдельно – в прозрачной вазочке с крышкой. Я тут же съела две штуки. А потом только увидела маленький конверт.
«Прекрасная! – читала я послание, – буду в семь у тебя. До встречи, с Богом!» – написано было рукой по-арабски чернильной ручкой. Бумага пахла сандалом. Хаким выпендривался. Это в его вкусе. Никто другой написать мне послание не мог.
Хаким преподавал у нас арабский, но не в качестве основного препода, а как бы его помощника, так как сам ещё был студентом. И не литературный язык преподавал, на котором арабы пишут и слушают новости по телеку, а тунисский диалект в качестве бонуса к основным знаниям. На тунисском диалекте можно было изъясняться на рынке, в транспорте и в кафе, но с таким же успехом можно было это всё проделывать и на французском, и нам диалект учить особо не хотелось. Его и использовать потом было бы негде, а возиться с особенностями и разными берберскими и полу французскими вкраплениями и подавно.
– В России очень красивые девушки, – начал знакомство Хаким в перерыве между парами.
На другое у него фантазии не хватило. Ещё бы мы не были красивыми. Мама и папа нас холили и лелеяли, учили, воспитывали, мы носили чистую одежду, мыли голову и от нас хорошо пахло. Раньше я никогда не знала, что можно по-другому, но мир многолик, и все живут, как могут.
– Я очень люблю советское кино, – продолжил Хаким.
Ну, и так далее, слово за слово, потом мы пригласили его в наш культурный центр смотреть это самое кино, а он в ответ показывал нам столицу, где какой магазин, где какая мечеть, где делают лучший кускус4. Иногда угощал за свой счёт какими-нибудь сладостями, но не всех, а меня. То
Пшеничная крупа, которая служит основой для одноимённого блюда магрибского или берберского происхождения.
