в окно, пробежало по столу, открытому ноутбуку, по одеялу. Наглый рыжий луч защекотал мне нос, дотронулся до дрогнувших ресниц. Я чихнул и открыл глаза. Ричи тут же поднял голову, внимательно глядя на меня, и я улыбнулся. Дотянувшись до будильника, я удивленно приподнял брови. Было еще рано. Хотя я и так поднимался раньше всех, чтобы погулять с собакой, но сегодня часы били все рекорды моих утренних пробуждений. Спать уже не хотелось. Я сел на кровати и растрепал волосы, задаваясь вопросом, что меня разбудило в такую рань. Такое бывало, если на утро планировалась важная встреча. Нервы, нервы. Но сегодняшний день был относительно спокойным.
Тут до сонного, медленно разогревающегося мозга дошло. День Рождения. У меня День Рождения.
Один мой университетский профессор как-то сказал, что двадцать четыре – это тот возраст, в котором большинству придется страдать от угрей в последний раз. А еще я читал где-то, что 24, 36 и 48 – это возраст, когда случаются судьбоносные вещи. Что-то такое было связано с китайским гороскопом, уже точно и не вспомнить. Я всегда скептично относился к астрологии, звездам, восходящим и нисходящим знакам, считая все это чистейшим бредом, но почему-то эту статейку запомнил.
Усмехнувшись и покачав головой, я пошел умываться. Судьбоносные вещи в мой план-график точно не были вписаны.
Мы с Ричи тихо спустились на кухню и подкрались к холодильнику. Глаза пса шаловливо блестели, наверняка отражая мои. Я достал хлеб и палку колбасы, отрезал два огромных ломтя и сделал бутерброды. Вытащив бутылку с апельсиновым соком, я уселся прямо на пол, прислонившись спиной к дверце холодильника, и отдал один бутерброд Ричи. Мы сидели с ним, кроша хлеб, и чавкали. Натурально чавкали, чего я себе не позволял лет с пяти. И кто бы только знал, какое же это великолепное чувство! Половина пятого утра, я в растянутых спортивках и старой футболке сижу на полу с собакой и чавкаю бутербродом, запивая его соком из бутылки. Из бутылки! Невероятное чувство, пьянящее. Как же мало нужно человеку для счастья. Я тихо смеялся над Ричи, пока он расправлялся с колбасой, и поднялся на ноги только тогда, когда пес подошел к двери на улицу. Пора гулять. С наслаждением вытерев руки о штанины, я надел тапки и выскользнул во двор вместе с моим лабрадором.
Мы носились как сумасшедшие, ловя руками и лапами лучи поднимающегося солнца, и совершенно забыли о времени.
– Алекс! Что… что все это значит?!
Как ушат холодной воды на мою голову в декабре месяце. Рефлекторно втянув голову в плечи, я медленно обернулся. На мамином лице был написан такой неприкрытый шок, как будто бы минимум, что она увидела на своем заднем дворе – окровавленные трупы и наши танцы на костях. Я запустил руку в свои и без того растрепанные волосы, но тут же опустил ее. Иначе бы у матери начался нервный тик, ей-богу.
– Да мы тут… гуляем вот, – выдавил я, вместо своей головы потрепав голову сидящего рядом с виноватым видом пса.
– Да, я вижу!
О-ёй. В ее голосе прорезались истеричные
