шага и российское руководство.
Наибольшей устойчивостью и традиционностью отличались русско-сербские связи. Помощь русской армии сербским повстанцам во время Первого сербского восстания базировалась на признании как правомерности требований, предъявляемых Порте, так и тех органов местного самоуправления, которые уже существовали в Белградском пашалыке до прихода русских войск. Но в целом Балканы являлись некой terra incognita и для русского общества, и для официального Петербурга. Исключение составлял лишь небольшой более или менее освоенный ареал, а именно – Сербия. Подобно тому как Россия не желала захвата новых территорий в европейской части Турции, опасаясь «не переварить» бесконечное расширение своей державы, так и включение новых регионов Османской империи в сферу ее влияния в форме «покровительства» представлялось достаточно опасным для русских политиков. Активизация России в этом направлении представляла реальную угрозу целостности Османской империи, за сохранение которой радела прежде всего сама Россия. Проникновение в новые и неосвоенные территории неизбежно должно было встретить отпор не только Порты, но и европейских держав. Все это, вместе взятое, могло привести к началу не контролируемых Россией процессов внутри самой Турции, что представляло угрозу уже завоеванным и достаточно устойчивым позициям российских властей на Балканах. Исполнение роли покровительницы оставляло за Россией право вмешиваться в турецко-славянские отношения и держать в напряжении османское правительство одной лишь возможностью такого вмешательства. Российские власти избегали применять сам термин «покровительство» в официальной переписке – открыто он употреблялся лишь в документах, касавшихся Сербии, по отношению к которой Россия взяла на себя роль покровительствующей державы. Осуществляя свою помощь другим балканским провинциям от раза к разу, нерегулярно и весьма осмотрительно, Россия, посуществу, не могла претендовать на звание покровительницы и пользовалась им крайне редко. Оно накладывало определенные обязательства перед балканскими народами, исполнять которые российское правительство не могло в силу определенных политических расчетов и сложившихся русско-турецких отношений.
Традиционные связи существовали между Россией и Черногорией. В первой половине XIX в. правители этой области Петр I Петрович и Петр II Петрович Негоши твердо придерживались прорусской ориентации своей внешней политики. Этому способствовал пример соседней Сербии, а также высокая степень однородности православного населения края. Обладая фактической независимостью от Порты, Черногория лишь номинально входила в состав Османской империи и не имела четко определенных границ с ней. Российское правительство неоднократно заявляло об оказании покровительства черногорскому народу, «которое хотя и не основано на трактатах, но тем не менее действительно и благодетельно»[43]. Таким образом,
АВПРИ. Ф. Отчеты МИД за 1840 г. Л. 297 об.
