наводило на мысли о безопасности, и это было единственное место, в котором я не возражала оставаться в одиночестве.
Тишина не заставляла меня почувствовать тесноту пространства – скорее, наоборот, расширяла его. Именно тут, как нигде больше, я ощущала себя частью этого пространства. Когда я выключала свет, никто не догадывался, что я здесь, рассказываю сама себе всякие истории и создаю разные безопасные миры у себя в голове. Другие обычно проходили мимо, не зная, что я сижу тут рядом с ними в темноте.
Не помню, запирала ли бабушка свою комнату или я просто знала, где лежат ключи, – скорее всего, последнее. Однажды я вошла туда, не включив освещение. Из окон на кухне и в гостиной, которые разделяли лишь несколько футов, просачивалось немного света. Я начала напевать себе под нос мелодию из своего любимого мультфильма «The Littl’ Bits» («Маленькие существа»). Никто, кроме собственной тени, меня не слышал, и потому я пела свободно, не опасаясь наказания. В последний раз, когда я пела эту мелодию, получила в благодарность шлепок по губам. Конечно, потом взрослые поняли, что я не обзывала никого «маленькими сучками», а просто невнятно произносила слова из песенки, как это бывает с малышами. Пересказывая эту историю, они смеялись. Но, поднимаясь по ступенькам в спальню бабушки, я без всякого страха кружилась в такт мелодии. Потом щелкнула выключателем и замолчала.
Бабушка предала меня. Или, по крайней мере, мне так показалось. В ее спальне было полным-полно игрушек. Маленькая барабанная установка, самосвал Tonka, кукла-младенец, настольная игра, название которой я не смогла прочитать или не сохранила в памяти. Под ними лежали другие игрушки, а за ними – еще больше игрушек. Оказалось, у нее все это время было столько всяких игрушек, о которых я мечтала, а она даже не делилась ими со мной. Со мной! Бабушка была моим лучшим другом после Ар-Си. И заодно своего рода вторым родителем, поскольку отец находился в тюрьме. Даже когда мы с мамой и братом оставались втроем, без бабушки Билли возникало ощущение какой-то незаконченности.
Почему она скрывала от меня игрушки? И при этом говорила матери: «Иногда я ощущаю такое родство с Эшли, что мне кажется, будто именно я ее родила». И, насколько я помню из постоянных пересказов этой истории, мать отвечала: «Ну, вообще-то ты ее не рожала».
Во мне забрезжила какая-то догадка, и я поняла, что лучше уйти. Я не должна была видеть эти игрушки, даже если и не знала почему. Я лишь надеялась немного побыть одной, попеть, покрутиться, пошептаться со своей тенью. А вместо этого совершила очередной плохой поступок, который тоже останется в тайне. Во всяком случае, никто не пострадает. Никому не придется выдавать свои секреты.
Через несколько недель я позабыла о сокровищах в бабушкиной спальне. Страх того, что взрослые узнают о моем пребывании там, перевесил желание расспросить их о подробностях. Я должна была забыть игрушки, забыть свои ощущения. Мне следовало перестать пробираться в места, в которых мне находиться не полагалось. Мне не хотелось
