нормально. Кроме того, библиотечный колледж после одиннадцатого – всего два года. Мама замуж как раз в двадцать вышла.
Варя вздохнула. Она замуж собиралась не раньше тридцати и не планировала отказываться от отношений до брака. Кристина выбрала противоположную тактику. Кто в итоге будет счастлив? Не поддается прогнозам.
– Если тебе Алексей не нужен, отдай его мне! – Варя решила, что изящно сменила тему.
Кристина – нет.
– Не думаю, что у него есть на меня планы, серьезно, – покачала головой Кристина. – Делай что хочешь. Любой парень на свете лучше, чем Вик.
Лицо Вари на секунду омрачилось такой страшной тоской, что Кристина предпочла бы промолчать, если бы посмотрела на подругу. Но в тот момент Варю заслонила официантка, которая принесла коробки, куда и упаковали остатки пиццы.
– Ты домой? – спросила Варя и привстала. Хотелось еще поболтать, но уже минут пятнадцать она ловила на себе взгляд одного из спортсменов.
– Нет, я… – Кристина смутилась. – Хочу в церковь зайти. Мама приболела, свечку поставлю.
Варя закатила глаза:
– Угораздило меня подружиться со святошей. Ладно, тогда ты каяться, я грешить. Увидимся в школе! – Она плюхнулась на диванчик, обхватывая губами соломинку в стакане с молочным коктейлем.
Когда Кристина выходила из пиццерии, парень-спортсмен уже направлялся к их столику.
После визита в церковь стало только хуже.
Кристина пробыла в храме полчаса: глядела на теплый мерцающий огонек свечки и старалась не замечать дешевый сайдинг, которым была обшита «церковь в шаговой доступности».
Иконы, явно намалеванные учениками, слишком жестоко контрастировали с воспоминаниями о фресках Айя-Софии. Висели они на стенах густо, почти бились рамами, и церковь больше напоминала деревенский музей местных талантов.
В довершение всего в углу красовался огнетушитель и, казалось, только и ждал, чтобы Кристина отняла руку от свечи, чтобы напасть и весь огонь потушить.
Ощущение Бога не приходило.
То чувство, что закружило ее в Стамбуле, золотистый свет, зов истинного дома, настоящая любовь и смысл – здесь даже вспоминалось с трудом. Будто и не было ничего. В сердце не открывалась дверца для чего-то настоящего. Глухо, словно между миром и раем – бетонная стена. Будто небес и вовсе нет.
Может, виноваты убогие стены, запах краски, темнота и пластиковые стулья? А может, Кристина из тех снобов, что согласны верить исключительно в сияющего золотым шитьем Господа, а истинного и скромного не заметят? Ей бы не хотелось такой быть.
К волнению за маму добавилось чувство вины. И еще немного страха – вдруг она уже не испытает волшебное чувство?
Дверь в квартиру Кристина открывала со страхом – не накажет ли ее Всевышний за отсутствие веры, не увидит ли она снова, как безвольно повалится мама на пол и на этот раз не придет в себя?
Но мама
