чудо-сумке, и взяли его в плотное кольцо.
Папуаска, которая была у них главной, о чем говорило густое ожерелье из природного материала на пышной и почти оголенной груди, первой заглянула в Женькину сумку, достала из нее золотую тубу с тушью Guerlain и поднесла к глазам.
– Ништяк, – сказала она на местном диалекте и оскалилась.
Оценив изящность тубы и тонкий аромат, исходящий от изогнутой кисточки, главная папуаска издала победный клич и объявила, что она желает, чтобы Женька немедленно сделал ее такой же красивой, как белые женщины на рекламных буклетах, которыми был набит средний карман его сумки. Того же потребовали и остальные папуаски, что заставило Женьку расслабиться и окончательно потерять бдительность.
Засучив рукава рубашки Baumler, он обвел критическим взглядом разукрашенных папуасок, жаждущих красоты, и спросил, известно ли им, что такое нюд, имея в виду особую технику макияжа без макияжа, который предпочитают женщины в развитых капиталистических странах.
– Нюд? – переспросила главная папуаска.
В игровой воцарилась мертвая тишина. Скорее всего, Женька назвал какое-то запрещенное в этих краях слово, чем разгневал папуасских богов. Лица женщин исказились, обведенные красной краской рты открылись, и ему показалось, что его послали на другие три буквы, но точно он этого утверждать не мог, потому что за дверью послышались топот и шум. Это мужчины племени, которых Сашка привел со стадиона, начали выражать обеспокоенность тем, что то, ради чего они сюда приехали, в полном составе закрылось в игровой и никак не выходит.
Начал беспокоиться и Женька, потому что не понимал, чего от него хотят аборигены: половина слов была на местном диалекте, но явно имела агрессивную коннотацию.
– Нюд, – попробовал объяснить он, чтобы наладить диалог с туземками, – это почти незаметный, естественный макияж с использованием нейтральных оттенков. Главная задача при его нанесении – создать ощущение полного отсутствия косметики. Это показатель хорошего вкуса.
Совершить акт каннибализма женщинам племени не дали их мужчины, которые ворвались в игровую как раз тогда, когда раздетого до трусов Женьку с топинамбуром во рту тащили к жертвенному костру…
– Да не было такого, – сказала Маринка и прислонила Женьку к стене, потому что держать его на себе уже стало тяжело. – До каких трусов? Так, рубаху помяли.
– Это потому что ты вовремя пришла! – Женька сполз по стене на мат и вытянул ноги. Почти сразу же к нему на колени залезла девочка, которую напугал его рассказ о папуасках, и теперь они боялись вместе. – Чуть не разорвали меня на сотню маленьких парикмахеров. Они же все раскрашены, как…
– Жертвы общественного темперамента, – подсказала Анька.
Это выражение мы вычитали в «Общественной жизни» Салтыкова-Щедрина и теперь называли так любую особь женского пола, одетую чуть более вызывающе, чем мы сами.
Женька кивнул и прижал к себе девочку.
