вот, приложи к повязке и не мучайся, – он протянул мне мокрое полотенце.
Раздражённую кожу защипало от воды.
– Врачи сказали, что рану нельзя мочить, – соврала я, чувствуя досаду из-за собственной недогадливости.
Тёплые капли стекали по коже, оставляя тёмные влажные разводы на халате, под которым почти ничего не было. С опозданием я вдруг осознала, какая недвусмысленная интимная сцена получается, но предпочла сделать вид, что ничего особенного не происходит. В конце концов, Дан припёрся без приглашения и оставалось надеяться, что ему хватит такта и сознательности не распускать руки.
– Не всё из того, что говорят врачи, можно применить на практике, – негромко произнёс Ларанский. Плавным движением он скользнул за спину. Губы ласково коснулись мочки уха, отчего по телу пробежала сладкая дрожь.
Дан осторожно развернул к себе лицом. Я как заворожённая смотрела в разноцветные потемневшие глаза и вдруг подумала, что невероятно соскучилась по нему.
Поцелуй оказался настолько нежным, что я зажмурилась от удовольствия. Господи, а ведь я уже практически забыла, как он пахнет кофе, парфюмом и чем-то ещё – терпким и до боли родным.
Полотенце выскользнуло из ослабевших пальцев.
– Я тоже по тебе скучал, – хрипловатым шёпотом проговорил Дан. Прохладная ладонь деликатно скользнула под халат.
Я не успела сообразить, как в глазах сверкнуло от резкой боли.
– Ах ты ж су-у-у-ука! – прошипела я, прижав руку к груди.
– Не благодари, – как ни в чём не бывало отозвался Ларанский возле двери, победно помахав треклятой повязкой. На лице играла лёгкая усмешка. – Заканчивай с перевязкой. У меня к тебе есть пара вопросов.
Камин напротив похрустывал сухими поленьями, и от запаха вишни кружилась голова. В это было что-то уютное, домашнее, как в фильмах, где показывают тихие вечера перед Рождеством.
Дан протянул мне чашку. Чересчур горячий и слишком крепкий. Но зато с тремя ложками сахара, как я и люблю. Я сделала пару глотков и приготовилась отвечать на вопросы.
– Что ты помнишь о нападении на тебя? – Дан опустился в кресло напротив меня. – Я имею в виду из того, что не было озвучено в присутствии Эминеску.
Я задумчиво почесала кончик носа и нахмурилась.
– Мне нечего добавить к сказанному… Хотя, – подняв указательный палец вверх, я бросила на Ларанского быстрый взгляд и сосредоточилась на чашке, – было ещё кое-что. У этого человека были паучьи пальцы. И он говорил с характе́рной хрипотцой. Как если бы у него было повреждено горло.
– Вот как? Ты уверена?
Я кивнула.
– Сначала я подумала, что у него ангина. Но ангина предусматривает, что должна быть высокая температура. А с высокой температурой особо вряд ли будешь напада́ть на людей: рассеянное внимание, ломота в суставах. Можно очень легко проколоться. Вот и вывод: у него или хронический ларингит, или повреждённое горло.
