Ди в Ювенильный пансион. Дважды по дороге им пришлось остановиться, и нянька убегала за угол стошнить.
Ди заверила, что все понимает, и даже поглаживала няньку по мягкой спине, не признавшись, что ей известно: нянька – вдова.
Нянька привела Ди в пансион № 8, иронически прозванный Гэммон-кортс[7], ибо ни одна часть свиньи отродясь не подавалась к обеду юным воспитуемым.
– Ты будешь слушать, – сказала начальница пансиона, – и научишься полезным ремеслам.
– Да, мэм, – сказала Ди. Начальница отвесила ей оплеуху и гаркнула, что она еще не договорила.
– Ну, что слышно? – спросил член городского совета, прибывший с инспекцией.
Все двадцать воспитуемых, все мальчики и девочки пансиона № 8, выстроились перед ним в мастерской. Инспектор поднял золотые часы на цепочке и покачал ими в воздухе.
– Секунды тикают, сэр! – выпалила самая старательная девочка. Член совета назвал ее тупой грязной лгуньей, потому что у этих превосходных швейцарских часов абсолютно бесшумный ход и стоят они дороже, чем ее никчемная жизнь, после чего они с нынешним начальником разразились оглушительным хохотом.
После начальник долго макал старательную девочку в ванну с грязной водой, приговаривая:
– Посмотрим, сможешь ли ты как следует отмыть свои уши!
– Я ясно выразилась? – спросила как-то раз преподавательница шитья.
Кто-то громко выпустил воздух, отчего кто-то другой хихикнул. Учительница взвизгнула от ярости, подбежала к мальчишке, сидевшему за рабочим столом ближе всех и не издавшему ни звука, и воткнула ему в плечо иглу от швейной машинки.
Все уроки сильно походили друг на друга и бесконечно повторялись в течение семи лет, в течение которых Ди выживала в Ювенильном пансионе. В пятнадцать лет она выехала, получив свою первую работу уборщицы в Национальном университете. Это тоже был ценный урок, и смысл его звучал как «не существуй».
Идеальная горничная, в представлении Ди, соткана из воздуха и легкими мановениями ветерка орудует швабрами и щетками, пока весь мир спит. Идеальная горничная – существо мистическое.
Тихая и маленькая не значит невидимка, но порой это почти одно и то же.
В торцах длинного помещения, где стояли койки для девочек, имелись окна. Иногда по ночам, после вечернего обхода начальника или начальницы, девочки молча собирались у одного из окон посмотреть на кошку на булыжной мостовой.
Там всегда сидела минимум одна кошка (как правило, их было больше). Луна любовно освещала их гибкие тела, подсвечивая полосы и пятна, и наполняла глаза серебром. Другие девочки шептались, как им хочется ту или эту кошку, совсем как Ди, когда ее родители и Амброуз были живы, а она сама была маленькой. Но чем больше Ди наблюдала за кошками – как они подкрадываются к добыче, припадая к земле, как без усилий взмывают с земли на высоту подоконника, как светятся в темноте их глаза, – тем меньше ей хотелось себе кошку.
Ди
Ветчинный дворик (
