Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе. Мария Татар

Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Мария Татар страница 2

Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Мария Татар

Скачать книгу

когда я заметила, что Кэмпбелл воспринимает богинь (и вообще женщин) не только как символы плодородия, но и как муз, я начала задумываться о его трактовке мифологии в целом. «Она вдохновляет поэтов», – говорит Кэмпбелл о женщине. Эта женщина-муза имеет три функции: «дарить нам жизнь», «принимать нас в смерти» и «вдохновлять нас… побуждать к творчеству»{3}. Нам, нас: я тут же поняла, что стоит за этими местоимениями. Кэмпбелл проговаривается: самоактуализация с помощью слова – удел мужчин. Женщины, как музы Гомера, Данте и Йейтса, нужны лишь для одного – вдохновлять. Но почему женщины не могут тоже заявить о себе и разделить столь превозносимый Кэмпбеллом творческий импульс? Мои сомнения в идеях Кэмпбелла пришлись как раз на то время, когда я познакомилась с эссе французского критика Элен Сиксу «Смех Медузы», в котором она пишет, что женщины должны вырваться из западни молчания и отказаться мириться с тем, что им отводят место на задворках или, по ее меткому выражению, «в гареме». Литература (и вообще творческая деятельность) была делом «великих мужей» и оставалась бы таковым, если бы женщины не вырвались на авансцену, используя слова как оружие{4}.

      Мадлен Миллер – одна из многих современных писательниц, которые, с некоторым запозданием, откликнулись на манифест Сиксу и призыв других авторов-женщин, причем не просто начав создавать собственные литературные произведения, но и наделив голосом женщин прошлых эпох. В романе «Цирцея», где рассказчицей выступает знаменитая древнегреческая чародейка, превращавшая мужчин в свиней, мы слышим собственный голос героини и узнаём ее версию знакомого сюжета, из которой становится ясно, что у нее были все основания использовать свою магию именно таким образом{5}. Мы также узнаем точку зрения Цирцеи на истории, рассказанные ей Одиссеем, – на его яркое, захватывающее повествование о событиях, описанных Гомером. Когда она пересказывает эти истории своему сыну Телегону, случается нечто странное: «Их жестокая суть стала как никогда очевидной» и «Что раньше представлялось смелой авантюрой, теперь казалось отвратительным кровопролитием»{6}. Даже сам Одиссей в ее рассказах превращается из отважного и хитроумного героя в черствого, жестокого человека, который уже не вызывает былого восхищения. Внезапно перед нами открывается другая перспектива, и мы понимаем, что истории похожи на калейдоскоп: один небольшой поворот – и все может в корне измениться. На страницах этой книги мы еще не раз увидим: когда женщины берутся за перо, история получается совсем другой.

      В этой работе я буду рассуждать о том, как истории (особенно те, которые разворачиваются в условиях войн, конфликтов, кризисов и бедствий) со временем приобретают другие смыслы в зависимости от того, кто нам их рассказывает. Я также буду рассматривать новые нарративы, возникшие на протяжении последних столетий:

Скачать книгу


<p>3</p>

Там же.

<p>4</p>

Hélène Cixous, "The Laugh of the Medusa," Signs 1 (1976): 875–93.

<p>5</p>

По словам Сэди Дойл, «магия – это голос маргинализированных людей, ответ на угнетение». См. Dead Blondes and Bad Mothers: Monstrosity, Patriarchy, and the Fear of Female Power (Brooklyn, NY: Melville House, 2019), 220.

<p>6</p>

Миллер М. Цирцея / пер. Л. Тронина. – М.: Corpus, 2020.