в неудержимом влечении вы пачкаете спины о деревянные колонны парсала. Полосы остаются на одежде. Раньше тут и на бумажных цветах не было пыли. Она вошла сюда, Гаури, черная и к тому же обсыпанная угольной копотью паровоза, а бабушка, которую все звали Мамаджи, сказала:
– Мы не берем в слуги детей.
Когда же ей объяснили, что это ее внучка, Мамаджи перестала говорить с людьми. В ее уме и глубоко в крови разорвались горячие звезды. Века правления бледных султанов и европейцев с водянистыми глазами научили думать, что светлая кожа – символ превосходства, красоты и высшего сословия. Бабушка, принцесса и дочь махарани, отказалась заботиться о внучке и велела не показывать ее соседям.
– Если кто-то спросит, так говорите, что это ребенок бхести, водоноса.
– Но ведь он больше не работает, у нас теперь водопровод.
Мамаджи стряхивала шум, как разноцветные ткани Раджастхана, залежавшиеся в сундуке:
– Не знаю, скажите людям что-нибудь!
Гаури до того было знакомо только счастье. Она врывалась в комнаты, звала бабушку по-тамильски – «патти», а тетушек – «аяш», требовала грудного молока. Бабушка спрашивала маму:
– Твой брат действительно ученый? Что они там делали с ребенком?
Все хотели исчезновения Гаури и не теряли надежды, что однажды бродяги унесут ее за Ямуну. Только вторая жена Пападжи, родная бабушкина сестра, немая от интриг королевского детства, иногда давала Гаури беглую ласку, как чужому котенку.
– Найдем ли мы ей достойного мужа? – спрашивал отец.
– Ха! Конечно, придется колупать остатки, – отвечала Мамаджи.
– Этому подгорелому ребенку нужно образование, – говорил ее угрюмый сын.
Гаури повели в дневную школу для девочек у Турецких ворот. Скоро все заметили, что детство в доме дяди не прошло напрасно, и у Гаури лучшие баллы. Пока в классе учили цифры, алфавиты урду и хинди, она умножала и писала эссе. Ее перевели в класс старше, признали в ней разумное существо, но не избавили от изгнания. Она оставалась угольной девочкой в столице цвета бледной охры.
Одноклассницы не брали ее за руку: «Она покрыта дегтем!» На пение гимнов Гаури ставили позади, с детьми потемнее. Впереди выставляли светлокожих, не глядя на рост. В спектакле ее назначили дааяном. Мол, такая роль подойдет к ее цвету и длинным волосам, на которых дааян ходит, как на паучьих лапах. Волосы у Гаури были жесткие и неблестящие, будто всегда плохо расчесанные. Они торчали остро из кос, перевязанных красными лентами. Британский солдат у Турецких ворот подзывал ее по утрам, угощал шоколадом. Гладил по голове, держал косы в ладонях. Думал, что она не понимает слов: «Какая красивая девочка».
Учительницы вместо дааян говорили «ведьма, суккуб». Они и детей называли по-своему: Индиру – Хильдой, Хемалату – Энни, Чандру – Сандрой. Гаури они называли Маргарет или Пегги. Дети в отместку пели вместо «Боже, храни короля» – «Боже, побрей короля»[2].
«Save» (хранить) меняли на «shave» (брить).
