7fe_jpg.jpeg"/>Мелкий моросящий дождь почти полностью скрывал гулкий рокот бронекатера, который шел на малых оборотах со стороны Пудожа, огибая с севера Кижские шхеры. Он был почти не различим в тумане. За бронекатером на пеньковом канате следовала, подлетая на волнах, деревянная лодка-кижанка. С кормы за ней наблюдали трое в зеленых брезентовых плащ-палатках. Старший лейтенант НКВД Орлов теперь был войсковым разведчиком. Не первый раз его с товарищами забрасывали в тыл врага. С палубы стали различимы очертания берега и судно застопорило ход. Трое разведчиков спустились в лодку. Бронекатер, развернувшись, исчез в тумане, а лодка под веслами, которыми бесшумно гребли двое, ходко пошла в сторону берега.
Встреча
На краю Заонежского поселка с немудрящим карельским названием Ламбас-Ручей из старой бревенчатой баньки, вовсю валил дым из-под крыши. Банька, что стояла вплотную к озерной воде, топилась по-черному, а нагреть ее нужно было, как следует. Василий Грибанов дровишек не жалел. Он подбрасывал их в топку с удовольствием покуривая самокрутку. В конце октября 1943 года не самое веселое время было в Карелии. Однако, когда тебе всего двадцать пять лет, то в жизни всегда находятся приятные моменты.
Все в этот день вроде складывалось удачно. С утра, правда, пришлось немного потрудиться. Наколол Вася дров для бани и в избу, картошки вытащил два мешка из погреба, куриц накормил, поросенку хряпы капустной навалил да навоз вынес. Вспомнил, что комендант еще вчера велел рыбы на уху к нему доставить. Пришлось со стариком Оятевым грести на лодке по озеру с полверсты. Сетки пока нашли, потом похожали, а потом против ветра гребли уже к дому – часов больше трех прошло. Застыли оба. Улов оказался невелик. Щучка попала да два налима, а еще с два десятка окуней, которые в корзине били хвостами и ярко сверкали красными плавниками. Оятеву за помощь он отсыпал десяток окушков на уху, остальное оставил в тазу, в холодном чулане родительского дома. Застынув на Онеге, самое время было баньку затопить, суббота все-таки.
Вода в большом чугунном котле по краю уже начинала пузыриться, когда Василий, с удовольствием потягивавший самокрутку с настоящим листовым табачком, услышал легкий скрип и неспешные шаги по доскам, что вели к бане от дома.
– Кого это несет нелегкая? – промелькнуло в его голове. – Мать так не ходит. Да и с чего бы ей из дому допережь меня в байню идти? Она, поди, из налимчика рыбник сейчас в печку ставит, да калитки картофельные. Старик Оятев мог, конечно, притащиться, но вроде только ушел и при ходьбе его частый кашель за версту слышно. Солдаты финские и полицаи, те сапогами топают, гремят, меж собой вслух разговаривают, а по одному не ходят. Не наш человек идет.
Шаги приближались почти неслышно, хотя чуткое ухо Грибанова, привыкшего скрадывать дичь, различало их, несмотря на шуршание веток, колыхавшихся на промозглом ветру и перебрех собак на дальнем конце деревни. Затем заскрипели петли входной двери. «Хорошо, что не смазал, – подумал Василий, тихо пододвигая к себе лежащий на полу топор».
– Не дури, топор оставь, – вдруг услышал он негромкий, но уверенный голос, – сиди, как сидел. Шуметь не надо, убью сразу.
– Да, я сижу, – отозвался он осторожно поворачивая голову в сторону приоткрытой за его спиной двери. В ее проеме, на фоне ясного неба, которое уже начинало темнеть от надвигавшихся сумерек, стоял плотный мужчина в телогрейке защитного цвета и кирзовых сапогах. В руке у него поблескивал пистолет.
– Я погреюсь тут с тобой немного. Ты не против?
– Да, что Вы, Алексей Михайлович! Когда я был против?
– Кто такой Алексей Михайлович? – сурово спросил гость.
– Дак Вы и есть участковый наш, Орлов. Неужто, меня не помните?
Парень не ошибся. Действительно это был бывший участковый уполномоченный, который знал эти места как свои пять пальцев. В его ведение входили и Кижи, и Сенная губа, и Леликово, что были в нескольких километрах отсюда. От баньки Грибанова двадцатидвухглавый Кижский собор, хорошо был с берега виден, особенно на закате, в ясную погоду.
– Вы же меня к себе вызывали, когда мы лошадей колхозных запрягли без спроса и на танцы в Липовицы ездили. Грибанов я, Василий, вспомнили теперь?
– Помню, был такой. А что ж ты не в армии? Годов уже тогда тебе больше всех было, ты же сбаламутил пацанов на танцы ехать.
– Видать не все вы помните. Я ведь с шестнадцати годов хромаю, как лемехом от плуга ногу повредил. Не годен я. Не взяли.
– А эвакуироваться почему не стал?
– Мать же у меня в годах уже, а тогда и бабка жива была. Куда им ехать? А тут дом хозяйство. Кто же за ними всеми смотреть станет? Без меня им погибель. Опять же и не успели мы. Пароход только до Сенной Губы дошел, а нам пока сообщили, пока мы туда на лодке гребли, он уж и уехал. Да, слыхать,
