такой расслабленный! У этого чуда советской техники экспозиция выставлена на буковку «А». Автомат! К своему стыду, я даже не слышал о такой функции на старых фотоаппаратах. За исключением весьма сомнительного ЛОМО-компакта. Да, недооцениваем мы СССР. Эта мысль приходит ко мне сегодня уже второй раз.
Наличие автомата не заменяет прямых рук. Некоторые думают, что с этой волшебной функцией можно отключать голову. Увы, кнопки «сделать зашибись», нет даже в фотошопе.
Я чувствую, как аппарат открывается мне. Словно ворчливый служебный пёс он обнюхивает незнакомого кинолога. Достоин ли тот работать с ним вместе. Подчиниться ли ему или прокосить под дурачка? Ну же, давай, сделаем класс!
– Молодой человек! – чёрт, какой же у этого «товарища из райкома» скрипучий голос. – Если не получается, так и скажите!
– Всё в ажуре! – показываю ему большой палец.
Если автомат отдаёт приоритет диафрагме, то на таком солнце он закроет объектив полностью. Это не смертельно, но картинка будет максимально плоская, скучная, «прибитая» к фону.
А вот если по выдержке, то диафрагму, наоборот, откроет. И резкость сведётся по кончику острого носа свежеумытой Лены Стеганцевой, стоящей в первом ряду. Остальные будут, мягко говоря, не в фокусе.
А решается всё максимально просто.
– Два шага назад! – командую я, – и ещё шаг налево от вас!
– А чё ты комаандуешь? – с ленивой оттяжкой прорезается Копченый.
– В натуре! – добавляет один из подпевал, имени которого я не знаю.
– Ребята, пожалуйста! – просит учительница.
– БЫСТРО! – няша от решительности сжимает кулачки и переходит на ультразвук. – Делайте, как он сказал!
Класс от испуга делает обозначенное количество шагов и оказывается в тени от школьного здания. Вот и весь фокус. Вырубаю автомат, выбираю нужную пару на встроенном экспонометре. Фон немного размою. Сейчас так умеет любой телефон, а раньше это считалось чем-то из разряда уличной магии.
– Молодой человек, – чувствую, как кто-то трогает меня за локоть.
Оборачиваюсь, няша.
– Альберт, правильно? – она чуть краснеет.
– Для друзей, Алик! – представляюсь я, – вам тоже можно.
– Алик, – легко соглашается она, – Вас же на фото не будет, Вам же обидно, наверное.
Мне похрен. Эти люди мне не родные, и даже не двоюродные. Но сказать этого я не могу.
– Иногда приходится жертвовать собой ради коллектива, – выдаю я, любуясь её фигурой. – разве не этому учат нас комсомол и партия?
Слышу, как сзади фыркает Степанида. Словно гиппопотам выплыл.
Мой взгляд точно не соответствует шестнадцатилетнему пацану, и у неё в голове возникает та самая приятная путаница, которая обычно предшествует резкому сближению на физическом уровне.
– Может, обойдёмся без жертв? – она чуть краснее, – Возможно, я смогу
