часа. Желание это было естественным, ибо как мы с Вами знаем из истории Отечества, истоком многих народных начинаний, кончавшихся, как правило, плохо, являлась резвость наших еврейских сограждан. Были, правда, исключения, вроде вольниц Разина и Пугачева. Здесь патриотическим историкам не удалось раскопать шустрое еврейское копошенье. А в остальных случаях – будьте любезны. Вот и в окояновском музее, никто иная, как Фаня Кац, собралась баламутить устоявшуюся строгую благодать. Не зря уездные активисты, шагнувшие в революцию в основном из сельской местности, считали ее сучкой. Хотя понять их можно. Крестьянин, он и есть крестьянин, этим все сказано. А Фаня была страстной сторонницей известной большевистской дамы Коллонтайки, которая на почве личного темперамента требовала отмены семей, хотя бы в собственном окружении. Только в Окоянове лозунг обобществления женщин приживался плохо. Местные мужики на практические занятия к Фане бегали, но за баб своих держались крепко.
Наконец, Фанин час пробил. В эфире раздалось радостное стрекотанье, напоминавшее человеческую речь. Это генсек Горбачев праздновал открытие «нового мышления». Вместе с ним радовалась еще целая армия горлохватов, сообразивших, что дурачок готовит для них Большую Охоту. Но главное состояло в том, что от этого шума эфир стал разогреваться, а застывшие звуки «Марсельезы» – таять. И вот однажды Фанина фотография, торчавшая в этих звуках, как муха в смоле, почувствовала освобождение. Звуки испарились, и она повисла лишь на одном гвоздике. Надо знать неуемную Фанину натуру, почуявшую возможность освободиться. Товарищ Кац стала немедленно раскачиваться, и довела дело до того, что фотография грохнулась на пол из под кровавой саблюки Федора Собакина. На полу ей было лежать не впервой, и фотография блаженно заулыбалась. Но над ней тут же сгустилась тень купца Чавкунова, исполнявшего, в силу своего положения, роль старшего по помещению. В бытность свою во плоти, купец являлся членом местного «Союза Михаила Архангела» и уже тогда хотел призвать к порядку распоясавшихся иудейских сограждан. К тому же, михаилархангельцы боролись с распущенностью нравов, и распутное поведение Фани никакого одобрения у купца не вызывало. Не в силах материализовать плевок, что он обязательно сделал бы при жизни, домовой изо всех сил сгустил свой образ и уселся на фотографию, изобразив собой картину удушения порока седалищем. Если бы в тот момент в помещении находился кто-нибудь, способный слышать мир в режиме сверхультразвука, то он оглох бы от поднявшейся какофонии. В музее началось светопреставление.
6. Булай и Рочестер
Булай приближался к дворцу Цициленхоф пешком, после трехчасовой проверки на автомобиле, который бросил на одной из улочек Потсдама. Неподалеку от дворца он увидел сотрудника из группы обеспечения. Тот дал сигнал, что все спокойно, и Данила направился к обозначенной в письме неизвестного англичанина точке встречи.
Парк
