Эдвард Нойфельд, исследователь Древнего Междуречья, предположил, что «глубокое отвращение к данному виду вооружения» зиждется не на гуманитарно-философских соображениях, а непосредственно происходит из «чувств, возникающих при поражении» этим чрезвычайно жестоким смертельным оружием[39].
Со времен Античности признано, что конвенции войны определяются культурно и исторически. В I в. до н. э. географ Страбон отмечал: «Действительно, для военных обычаев и вооружения вообще, конечно, нет и никогда не было никакого правила»[40]. Греческий историк Фукидид (V в. до н. э.) подчеркивал, что идеальные стандарты поведения на войне постоянно находятся в конфликте со смекалкой, хитроумием и пылом, проявляемыми в сражении. В классической Античности однодневное сражение между одинаково вооруженными воинами часто могло быть решающим, так что искушения применить биологическое оружие не возникало. Однако биологическое и химическое оружие все же известно с самых ранних времен, и с развитием осадного искусства и переходом к длительным войнам идея несправедливого и тайного оружия становилась все более привлекательной. При осадах, гражданских войнах и восстаниях, а также при столкновениях с экзотическими культурами все население целиком воспринималось как враг, и это снимало любые ограничения на применение ужасного оружия и тактики тотальной войны[41].
«Когда сражения стали более разрушительными, – отмечает историк Питер Крентц, – возникла новая, ностальгическая идеология войны».
Крентц говорил о Греции после жестокой Пелопоннесской войны (431–404 гг. до н. э.), но его слова можно применить и к современным историкам, которые воображают, будто войны в древности отчего-то более гуманны и справедливы из-за «древних табу» или формальных правил, воспрещавших применение токсичных и зажигательных веществ. Историк Джосайя Обер, однако, отмечает: «Любой аргумент, основанный на том, что всеобщее пристрастие к честной игре и достойному ведению войны – неотъемлемая часть древнегреческой военной культуры, легко опровергнуть».
Расхождения между идеями «честного боя» и «победы любыми средствами» очевидны изначально[42]. В классической древнегреческой битве – рукопашном бою гоплитов, то есть пехотинцев в шлемах, с копьями и щитами, – постоянные удары рубящими и колющими орудиями приводили к настоящей бойне (рис. 1). Римский историк Саллюстий нарисовал яркую картину развязки типичной решительной битвы римской конницы против конницы и элефантерии нумидийцев и мавров в 106 г. до н. э.:
«Наконец врага полностью разгромили. Равнина, открытая взору, представляла собой ужасное зрелище: преследование, бегство, убийство, взятие в плен, поверженные лошади и люди; множество раненых, которые не в силах ни бежать, ни оставаться на месте – они только приподнимаются на миг и тотчас же падают; в общем, насколько хватало глаз, земля была усеяна стрелами, оружием,
Ядовитое оружие «долго расценивалось как особенно предосудительное и впрямую запрещалось с давних времен» в Греции, Риме, Индии и в Коране, как отмечается в
Книга X, I, 12. Перевод Г. А. Стратановского.
Ностальгические представления о древнем «табу на яды» были характерны для позднего Средневековья. Великий артиллерийский инженер Казимеж Семенович (ок. 1600–1651) считал ядовитое оружие бесчестным и писал, что «первые корифеи военного искусства считали такие действия несправедливыми и недостойными человека, имеющего сердце, и настоящего воина».
