лицо побагровело, кулаки яростно сжимались. Стоящий рядом офицер неуверенно смотрел на шефа.
– Дмитрий Алексеевич! Какие будут приказания?
Мужчина вдруг запрокинул голову, громко расхохотался, и хлопнул в ладоши, словно оценив удачную шутку бывшего сослуживца.
– Ты не меняешься, Черныш! Каким был весельчаком, таким и остался! Лады. Продолжим беседу после твоего возвращения. Я не прощаюсь! – он стремительно вышел из помещения, оставив после себя дымок сладкого одеколона. Сильно разило лимоном, имбирем и бергамотом. Чудно видеть офицера, пользующегося духами фирмы «Пако-рабан». Группа сопровождения поспешно следовала за шефом. В комнате остались насмерть перепуганный профессор и Чернышев.
– Тьфу, черт! – весело выругался капитан. – Терпеть не могу запах имбиря. Воняет, как в дамской гримерке. Странно, что он еще губы не накрасил! Рослов всегда был дешевым пижоном, но его часики стоят не меньше чем моя пожизненная военная пенсия.
– Мне страшно! – тихо признался Штраус. – Знаете, Витя, я на секунду представил себя на вашем месте, и аж поджилки затряслись. Нашего брата исследователя нельзя судить строго. Ученые люди немного похожи на жестоких детей, уничтожаем себе подобных из пустого любопытства.
– Мне тоже страшно… – Виктор крепко сжал руку толстяка. Ладонь была холодной и влажной. – Говорят, любопытство сделало из человека обезьяну. И спасибо, вам, Михаил Семенович!
– За что?!
– За кольцо… Я ведь тоже немного блефовал. Эти парни в отличной форме, вряд ли они дали мне возможность приблизиться к их шефу.
Металлический голос из селектора объявил о пятиминутной готовности. Этого тоже не было в прошлый раз. Красная лампочка над дверью тревожно моргала воспаленным оком.
– Мне пора! – встрепенулся Штраус. – Он замялся у дверей, затем, повинуясь внезапному порыву подбежал к мужчине, и обнял его. – Я холост, у меня нет, и уже наверняка не будет детей, но я мечтал бы о таком сыне! – он отвернулся, смущенный своим порывом, и выскочил за дверь.
– Дай Бог вам здоровья, Михаил Семенович… – прошептал Виктор. – А капитану немного везения…
Конечно, он лукавил, когда делал вид, якобы встреча с Рословым не произвела на него впечатления. Чернышев растерялся, но виду не подавал. Он и сейчас чувствовал себя подавленным, а отвратительный запах имбиря надолго засел в памяти. Как докучливая заноза. Он помнил его даже когда входил в колбу, и не мог отличить, или это навязчивое дежа-вю, или стены камеры пропитались ароматом одеколона. Важно другое. Он забыл переспросить у профессора, что запечатлели камеры, а вспомнил, когда уже шел по длинному коридору.
– Черт с ним! – проговорил Виктор вслух, желая себя подбодрить. – Прорвемся…
***
Шлюзы распахивались, один за другим, повинуясь неслышной команде, как сердитая змея шипел сжатый воздух, нагнетаемый
