тех, кто предан новой вере, уже бежали из Англии в иные страны, где нет религиозных стеснений.
– Если боишься – если ты такой трус – пожалуйста, возвращайся в Брюгге! – Но тут же она прижимает ладонь ко рту, коря себя за несдержанность. – Прости… я не хотела… это было несправедливо.
Георг молчит. Она подходит ближе, начинает разминать ему плечи, однако он остается напряженным, неподатливым.
Некоторое время оба молчат. Наконец он говорит:
– У нас с тобой хорошая семья, не так ли, В-в-в-в…
– Хорошая, Георг, – тихо отвечает она.
– Замерзла? – спрашивает он.
Левина кивает: после захода солнца стало прохладно.
– Королева сейчас уже обвенчана, – говорит муж, встав и нагнувшись, чтобы растопить камин. – Один Бог знает, что принесет нам ее брак. Как бы не начали сжигать людей. Сегодня с утра в Смитфилде была потасовка, хуже обыкновенного. – Он наклоняется к поленнице с огнивом.
– Католики и реформаты? – спрашивает Левина, хоть это и излишний вопрос. Кто же еще? Нынче все волнения происходят из-за разницы в вере.
– Боннер отхлестал по щекам какого-то прихожанина за то, что во время мессы тот не поднял глаз на гостию[16]. Об этом закричали на улице… ну и началось.
– Епископ Боннер? – Он встает у нее перед глазами: пухлый, словно младенец-переросток, с круглым румяным лицом, капризными губами и холодным, жестоким взглядом. – Вот кого ждут не дождутся в аду!
Времена молодого короля Эдуарда, когда каждый мог исповедовать ту веру, какую считал нужным, сейчас кажутся безвозвратно ушедшими в прошлое. Новая королева кнутом и шпорами возвращает страну на католический путь.
– У нас в доме есть что-то, что можно поставить нам в вину?
– Несколько памфлетов. И Библия.
Георг никогда особо не интересовался религией – в этом, как и во многом другом, он следовал за женой. Но для Левины реформатская вера вошла в плоть и кровь, скрепила душу так же нерушимо, как яичный белок связывает краски на полотне. Однако в нынешние времена держать в доме английскую Библию опасно.
– Главное для нас – ходить к мессе так, чтобы все видели.
– Да, и не забывать поднимать глаза на гостию.
Левина роется в стопках рисунков, разыскивая памфлет, недавно купленный на рынке.
– Вот, – протягивает ему несколько скрепленных вместе бумажных листков.
– Выглядит довольно невинно, – замечает он, просматривая памфлет, – но тут ведь не угадаешь. – И отправляет его в огонь.
Левина находит еще один – тот, что использовала вместо закладки в одном из своих анатомических атласов. Как стремительно меняется мир! То, что месяц назад было ненужной бумажкой, теперь таит в себе смертельную угрозу.
– К этому-то они придираться не станут, как ты думаешь? – говорит она, листая атлас с изображениями рассеченного человеческого тела. –
Гостия – евхаристический хлеб в виде маленькой лепешки в католицизме латинского обряда, а также англиканстве и ряде других протестантских церквей.
