не хотелось бы за ними следить.
Хотя – зря!
Нужно было бы проследить.
Нужно было бы уделить этому делу больше времени.
Стоило бы понаблюдать за ней и за ним. Стоило бы подглядывать с огромным биноклем, который был куплен специально для таких случаев.
Стоило бы посмотреть. Ссорятся ли они? Орут ли друг на друга из-за немытой посуды? Не разговаривают друг с другом неделю из-за мятых рубашек? Плачут ли в подушку по ночам из-за недостаточного внимания?
А может быть, живут душа в душу?
А может быть, ссорятся, а потом занимаются бурным примирительным сексом?
– Да будь уже смелее – трахаются. НЕ ЗАНИМАЮТСЯ СЕКСОМ, А ТРаХАюТся!!
– Да заткнись, я не люблю это слово!
А может быть, все у них не так. Может быть, они по обыкновению после трудного рабочего дня медленно и уныло, как по расписанию, раздеваются, укладываются в постель и монотонно любят друг друга.
– Да трахаются они! ТРАХАЮТСЯ ЖЕ!
– Да заткнись, боже мой, сука!! Пожалуйста, заткнись!!
В общем, меня это абсолютно не волнует.
Абсолютно.
Главное, что этот заплывший жиром бизнесмен средней руки уже давно отказался от прав на свою возлюбленную (назовем ее так).
Напрочь отказался еще при своем первом пальце.
Сейчас же, при втором, он называл ее всякими недостойными влюбленного мужчины словами и желал ей скорейшей смерти.
Да уж… Времена… Мужчины… Он не чета Гаю Муцию Сцеволе, который при угрозе пытками протянул руку в разведенный на алтаре огонь и держал ее там, пока она не обуглилась.
Не понимал мой толстостеклый «римский пленник» самого главного.
Не понимал он, за что ему выпала такая доля и за что он страдает. Смутно он осознавал, что его мучения связаны с моей любовью, но не знал, каким образом.
И вот теперь он предлагает мне все, что может предложить. Обещает деньги, обещает исчезнуть, просит мучить мою любовь вместо него. Как будто мне теперь это нужно.
И это после всего, что у нас с ней было.
«Бледная кожа шеи чуть ниже затылка с легким ароматом каких-то нежных духов. Там, где можно упереться носом в основание черепа. Там, где практически заканчиваются корни ее русых волос».
Он не может осознать самого главного, и поэтому с гулким хрустом проворота труборез аккуратно режет фаланги.
Думаете, меня сжигает ярость или ненависть?
Да нет же – наоборот!
Просто у меня сейчас затишье перед самым главным делом моей жизни. Это дело требует много времени и точных, аккуратно просчитанных ходов. Требует абсолютно холодной головы, а не того бардака, который царит у меня сейчас под наплывом «Великой Пустоты» – так оно у меня называется.
Поэтому разрушить все, что запланировано моментальной вспышкой сладкого яростного безумия, я не могу.
Вот и приходится вспоминать, взращивать
