тренировки уже научили меня чувствовать этот отрезок времени, к концу его постепенно «закругляя» беседу. Но интервьюированную, видимо, сопровождающие забыли забрать. Надо сказать, что заканчивать беседу словами «спасибо большое, я всё спросил» у психотерапевтов считается дурным тоном – пока пациент говорит, надо продолжать беседу. А спрашивать-то уже, по сути, нечего – ею сказано всё, что мне необходимо для предположительного диагноза, плана лечения и прочего. И стал я ее спрашивать о детстве, о братьях и сестрах – практически по второму разу, так как девушка мне уже рассказала, кто из ее многочисленной родни в какой тюрьме сидит и кто в какой психбольнице постоянно лежит. Наконец – спустя час – ее увели, и на меня надвинулся невропатолог. На билет-то я ответил, но с каждым словом ощущение, что остатки разума покидают меня, становилось всё сильнее и сильнее. Вдруг какая-то очень знакомая тень промелькнула в окне первого этажа, на котором шел экзамен, – подруга Машка (не путать с Боевой Подругой!) нашла мою пыточную камеру и незаметно встала за окном сбоку, чтоб слушать мой позор.
«Во всё время разговора он стоял позадь забора».
От вопросов я как-то отбрехался. И тут невропатолог задал мне дополнительный вопрос – представь, говорит, что ты – армейский врач-невропатолог (это я-то, в мои 50 лет!) и пришел к тебе солдат с таким-то набором симптомов – что это, и что с этим делать? Самое интересное, что я сообразил, о чем идет речь, – о болезни Вильсона, связанной с отложением меди в нервной системе! При ней еще специфические кольца на радужной оболочке глаза образуются. Всё это я и выпалил невропатологу.
–
Хорошо! – сказал невропатолог. – А куда ты его дальше направишь?
–
К невропатологу! – ответил я ему, страшно гордый тем, что в конце четвертого часа экзамена могу произнести такое сложное слово.
–
Но ты сам армейский невропатолог!
Так куда?
–
К терапевту, – говорю.– А зачем ему терапевт?
–
Тогда к невропатологу (надо же – опять выговорил!), ах да, я же сам невропатолог!
Тогда – к терапевту!
Словом – я оказался посильнее, чем профессор Плейшнер, и окулиста не выдал! А именно он должен был подтвердить диагноз, увидев характерные зеленые медные кольца на радужной оболочке глаз пациента.
На этом экзамен закончился. Предстояло мучительное ожидание оглашения результатов. В этом ожидании приходилось томиться несколько часов, пока комиссия решала твою судьбу и писала что-то к книге судеб – то бишь в твоем экзаменационном листе. Провалившие меня на любви дамы написали, например, что завалился я оттого, что у меня недостаточно базисных психиатрических знаний и я недостаточно «пообтерся» в психиатрии.
Если кому-нибудь приходилось делать домашний творог способом «отбрасывая на марлю», то он может себе представить, как я ощущал
