предложил Трубецкой. – Чего тянуть?
– Тебе-то зачем? Тебя-то там не было…
– А пусть расплатится. Очень деньги нужны, поиздержался я.
Чуев засмеялся, думая, что Трубецкой шутит.
Глава 03
Быстро уехать со двора мызы не получилось. Вначале ротмистр совсем уж было собрался уезжать верхом, на польских конях, но потом, обследовав повозку Комарницких, обнаружил, что в ней лежат припасы: копченое мясо, несколько свежих еще хлебов, мука, крупа, бутыль какого-то масла и пара фляг с бимбером. Чуев из одной отхлебнул и остался доволен – не та пакость, которой их потчевал французский капитан, а вовсе даже недурственно.
– Вполне приличный бимбер, можно сказать, даже хороший, нас пан Комарницкий не раз таким угощал, – с одобрением в голосе сказал гусар, вытирая усы. – И бросать провиант будет неправильно, когда еще сможем добыть другой… Путь до Дриссы неблизкий.
– Поехали в телеге. – Трубецкой осторожно потрогал повязку на ранах, не то чтобы болело, но зудело и намекало, что боль не исчезла, а временно отступила и обязательно вернется.
Резаные раны не слишком опасны, но довольно болезненны. А сивуха не лучшее дезинфицирующее средство. Антибиотики – в прошлом… в смысле – в далеком будущем, и любое воспаление может обернуться гангреной или заражением крови. И еще есть такая штука, как столбняк. У Трубецкого, естественно, были сделаны прививки… через два века будут сделаны, в следующем тысячелетии. Это же тело в лучшем случае привито от оспы… Если привито. Екатерина Великая пыталась вводить это замечательное новшество, даже сама сделала прививку, но вовсе не факт, что Трубецкие доверяли какой-то там медицинской гадости больше, чем нательному крестику да молитве.
Крестик, во всяком случае, на шее висел. Даже те, кто обирал бесчувственного князя, на него не позарились. Свои, наверное, промышляли, православные.
– Ладно, – пробормотал Трубецкой, – живы будем – не помрем…
Ротмистр принес одежду и обувь. Чистую, без крови, присмотревшись, понял Трубецкой с облегчением. Достал, наверное, из запасных вещей поляков – Стась фигурой был похож на Трубецкого, поэтому его одежда подошла, вплоть до нижнего белья, все было простым, но удобным и прочным. Впору оказались даже сапоги.
Сам ротмистр переодеваться не стал. Доломан гусара был залит кровью, но Чуева это не смущало, он просто не обращал на это внимания. Его вполне устраивало то, что это не его кровь, а противника. А мундир снимать и в статское переодеваться – недостойно это офицера. Нет, к Трубецкому это отношения, конечно, не имеет, у него ситуация, извиняюсь, совсем даже другая, не голым же, прости господи, по здешним лесам и оврагам шастать… А вот если мундир есть – пусть даже и в крови, – то снимать его офицеру невозможно. Мундир – это не просто так, это вам не машкерадный костюм, господа…
– Знаете ли вы, Сергей Петрович, почему у изюмских гусар красный доломан? – как бы между прочим спросил у Трубецкого Чуев. – Не синий, не зеленый, а именно красный?
Старая шутка, подумал Трубецкой,
