как всегда, в поселкеСвет погас. Хорошо, отыскалась свечка,
Привезенная тобой прошлым летом.
Я ее посадила в консервную банку,
И она расцвела. Молнии к ней слетались
Бабочками, а внизу, в картошке,
Серый лягушонок блестел глазами.
Я боюсь темноты (лучше треск и вспышки),
Хотя знаю – кто долго глядит на солнце,
Увидит его черным.
Недаром мудрецы говорили:
Слишком яркий свет грозит тьмою.
Может, и к лучшему, что ты меня не любишь, —
Зато свечка твоя не гаснет,
И я при ней все яснее вижу:
Ни о чем на свете говорить не стоит,
Кроме любви и смерти.
Искушение
Два стула, стол, две чашки с молоком,
Две стопки книг, влетающий бегом
Ребенок – за игрушкой и конфетой,
Скрипение пером на чердаке,
Желтеющее поле вдалеке
И зреющие яблоки – все это —
Пустыня. Потому что нету в ней
Твоей любви. Зане – песчаных дней
По низким крышам плещут перекаты.
Еще висит мираж, но сквозь него
Уже витает грач, и естество
Дождя блестит. И мы не виноваты.
Пустыня – это родина камней,
Лежащих на душе. К тому же в ней
(В пустыне) обитают искушенья.
Они выныривают из травы,
То скалятся, голодные, как львы,
То с детским плачем требуют решенья:
Душе дрожащей быть или не быть,
Напиток смертный пить или не пить,
Что слаще вин; от здешних помогает
Недугов – но нездешние влечет.
Кладет мне тихо руку на плечо
Кудрявый дух – и смотрит не мигая.
«Тихо, как облако, ходит печаль и не старится…»
Тихо, как облако, ходит печаль и не старится —
Все молодеет, и губы ее – точно ранки.
Вечер дышит сыростью, и душа моя – странница —
Нынче – венецианка.
Никогда не пила я сумерки эти креплёные,
Полные йода и нарда,
Никогда не ступала на ступени краплёные —
На раскрытые веером карты.
Никогда не сжимала ни ручку дверную медную
В старой гостинице, ни перила
Темного дерева, и слово последнее
Ночью не говорила
Никому. А душа загляделась на воды карие,
Замерла на мосту – и
Все глядит, как Тритон выплывает в зеленом мареве,
Поднимая раковину пустую.
«Крестовидные соцветья…»
Крестовидные соцветья
Пахнут горьким молоком.
Но по ним ступает ветер
Без опаски, босиком.
Вниз от каждой пентаграммы —
Изумрудная струна.
Лепесток откинут рамой,
Створкой белого окна.
Но за легкой занавеской
Никогда тебя не ждут, —
Лишь густеет запах резкий,
Словно чьи-то письма жгут.
И метаться бесполезно
Между стен, как между скал:
Под
