всю жизнь – татары, грузины, азербайджанцы, кыргызы, таджики, буряты и люди других национальностей осваивали центральные пространства Ленинграда и Москвы. Торговцы и разнорабочие, студенты и профессионалы своего дела идейно связывали свою способность добиться успеха в сердце СССР с принципом равенства граждан; и лишь немногие полагали, что именно неравенство мотивировало их в стремлении преуспеть. С 1930-х гг. советские граждане слышали отовсюду – во время учебы, из средств массовой информации и других источников – утверждения, что модернизация означает урбанизацию; и наполнялись верой в то, что большие города – это символы светлого будущего[11]. Поэтому им казалось, что растущий уровень достатка в центре страны – в порядке вещей. В таких представлениях Ленинград и Москва были пространством для всех, кто готов упорно трудиться, преодолевая трудности интеграции, а иногда и жесткое соперничество, – для тех, кто готов привести общество и государство к процветанию[12]. Как передавались людям в отдаленные деревни и города идеи и ценности, перенятые в центре СССР, так текли туда и рубли, заработанные в центре. А когда в 1980-х и 1990-х гг. возможности экономического роста одновременно сузились и начали распространяться через сети неформальных и формальных связей и движений, иерархичность и напряжение в городах усугубились.
На Ленинград и Москву у лидеров коммунистической партии были большие планы: они надеялись, что эти города станут центрами расширяющегося социалистического мира. Особо важную роль в претензиях на мировое расширение играли Кавказ и народы Центральной Азии: они выступали в качестве представителей и посредников для азиатов и мусульман во время просоветских агитационных кампаний во времена холодной войны. Многонациональные университеты, парады, посвященные их вкладу в общее дело, и даже мечети представляли официальный образ неславянских граждан, проживающих на востоке России и в южных республиках Союза. Глобальные социалистические города являли собой особый пример того, как может происходить интеграция народов бывших колоний – вначале народов царской России, а затем и других европейских государств[13]. Сегрегация населения по месту жительства, политические дебаты о возможности иммиграции, эпизодические межэтнические столкновения, которые были характерны для постколониальных Лондона, Парижа и других центров бывших империй в конце XX в. – всех этих проблем не было в Ленинграде и Москве. Но отсутствовала и формальная общественная жизнь, которая могла бы создавать школы, газеты и другие организации, представляющие общины меньшинств. Несмотря на то, что народам Кавказа и Центральной Азии не нужно было пересекать границу, чтобы переехать в привилегированные глобальные города «своей» страны, там действовало требование, согласно которому эти граждане должны были зарегистрироваться по месту своего постоянного проживания – получить прописку. Транснациональная
Об иерархии советских пространств см.:
Эта книга – первый шаг к пониманию многонационального характера интеграции в городах центральной России в позднесоветский период. Об уникальном пути развития социалистических городов в контексте западной парадигмы в иных аспектах см. статьи специального выпуска: Second World Urbanity: New Histories of the Socialist City / ed. D. Bocharnikova and S. E. Harris // Journal of Urban History. 2018. Vol. 44. № 1. P. 3–117.
