становилось больно. Чонгар пил ещё больше, и плевать, что болит живот, что и так кружится голова… Плевать. Плевать. Плевать.
Он потерял половину себя и он вернёт её, когда прольёт чужую кровь, умоется ею и оживёт – так, как оживал Хорс после червонного заката и непроглядной ночи.
Сколько раз братья говорили Томашу: «Не бегай по воеводствам просто так, не отходи далеко от княжеского терема». Даже гридней приставляли, которые ходили за ним след в след, словно псы.
Только Томаш – свободолюбивый волк. Как и его братья, Кажимер и Войцех, он с малолетства познал оборотничество и смог перекидываться зверем. Каждый из них уходил в лес с бараном под рукой, приносил жертву Лешему, за что тот открывал тайную тропку и приводил княжеских сынов в волчье логово. Там обитали оборотни и старые волки, что знали людской язык, но не имели человеческой души.
Это был старый уговор, который заключил их род с волчьим. Оборотни давали чародейскую силу, знания, удачу, но если ребёнок не мог одолеть зверя изнутри, то он терял разум, превращался в волка и оставался жить в стае. Подобное случилось с их дядькой Михлой. Он ушёл в лес, превратился в волка, но не смог перекинуться обратно.
За счёт таких неудалых оборотней укреплялся волчий род. Свежая людская кровь, как-никак.
Но Кажимеру, Войцеху и Томашу повезло. Наверное, ему – чуть меньше, ведь лес и путешествия манили несказанно. Оттого Томаш постоянно сбегал, не слушался братьев. Сперва он бродил по окрестностям и возвращался под утро, а когда понял, что его однажды просто не выпустят, то заранее запрятал кошель с деньгами, простецкую одеж-ду, а затем перевернулся и убежал в соседнее – Приозёрское – воеводство.
Жаль, конечно, что волки, а не медведи – вот где всё величие! Лесной царь часто бродил по окрестностям в этом облике или оборачивался стариком в медвежьей шкуре. И немудрено: в любой части Звенецкого княжества уважали и почитали медведей побольше, чем волков.
Вот и теперь проголодавшемуся Томашу приходилось прокрадываться в чужой хлев и лакать коровье молоко по ночам, пока спали хозяева. Он не мог просто войти в дом, иначе Кажимер и Войцех сразу узнали бы и прислали гридней. И всё – здравствуй, неволя и терем с охающими нянюшками. Одним словом – тьфу, как говорили дворовые девки.
Напившись коровьего молока, Томаш отсыпался в перелеске. В конце зимы весь люд сидел в избах и грелся, да и охотиться на волков было запрещено. Это всё равно что убить медведя, а убить медведя – как оскорбить хозяина леса.
Звериными ушами Томаш слышал шум и понимал: собирались справлять свадьбу. Интересно, каково оно у деревенских? Тоже празднуют по три дня, разводят и сводят жениха с невестой, пока, наконец, не случается первая ночь? Вот бы поглядеть!.. Недолго думая, он сорвался с места и побежал между деревьями, собираясь хоть одним глазком взглянуть на невесту и жениха…
I. Чужая шкура
Сказал бы словечко, да волк недалечко
