книги или упражняясь в языках. Обмен впечатлений от картин, скульптур, прекрасной старинной посуды тоже разнообразил их досуг.
Но именно этот портрет вероломный визирь подарил султану неслучайно, да и что он делал просто так, и не от него ли она частично научилась этой тонкой игре. Женщина, которую Сулейман и в глаза никогда не видел, надолго заняла его мысли, а значит и ее мысли. Хюррем позаботилась о том, чтобы у нее была копия, прекрасно сделанная, скромным свиточком покоящаяся на дне одного из множества сундуков в покоях хасеки. Врага надо знать в лицо, и в данном случае в буквальном смысле этого слово. Уж сколько слухов ходило об этой женщине. Как ни прием, а нет-нет да и промелькнет у льстивых послов это ненавистное имя. И тут же замолкнув, они каждый раз пугливо оглядывались на Хюррем, за чьей беззаботной улыбкой скрывалось так много совсем других чувств. Она уже давно собрала всю возможную информацию об этой женщине, возможно, даже и не подозревающую, какие страсти разгорелись во дворце повелителя мира из-за ее прекрасного лика.
Джулия Гонзага, графиня Фонди, герцогиня Траетто, муза многих европейских поэтов и художников, в том числе и кардинала Ипполито Медичи, чьи стихи разнесли ее славу непревзойденной красавицы своего времени по всему свету – вот имя, что въелось в память Хюррем. Но сейчас, видя перед собой эту картину, у нее возникло какое-то странное чувство, будто и не везли ее несколько дней с завязанными глазами. Она не смогла бы объяснить даже себе, что не так. Одно было очевидно, откуда-то здесь в глуши перед ней опять появилось это изображение, случайностью это назвать было трудно.
Мерием подошла поближе, чтобы разглядеть портрет.
– Какая смешная одежда, моя госпожа, никогда не видела таких кафтанов. Прости меня Аллах за греховное любопытство!
– Причем здесь грех, Мерием!?
– Все эти портреты, не к добру, когда со стены смотрят чьи-то мертвые глаза….
– Боже! Что ты такое говоришь!
– Но ведь любой правоверный знает, что погибнет тот, чьи глаза не оживил Аллах. Если какой-то неверный нарисует человека, то беда падет на голову того, кто окажется на картине!..
– Ах, будет тебе, Мерьем. Не пугай меня. Ты позаботилась о моем отдыхе?
– Конечно, госпожа, прошу вас, преклоните голову. Вы так устали!
Хюррем действительно была без сил. Закатное солнце пробивалось малиновыми лучами сквозь неплотную занавесь, а она почувствовала непреодолимую тяжесть во всем теле. Хюррем уже плохо помнила, как Мерием раздела и уложила ее на свежезастеленную кровать под высоким балдахином в одной из комнат. Бессонница последних лет соединилась в ней с усталостью последних дней, она еще не до конца уснула и слышала вопрос, произнесенный голосом той женщины, Периде:
– Она уснула?
Мерием отвечала ей что-то. Сновидения уже уносили Хюррем в неведомую даль, она слышала чьи-то голоса, кажется опять своей служанки и еще кого-то, но сон это был или явь, уже не могла разобрать.
