ты истерить будешь? Какой ужас. Все вокруг такие глупые, да? Один ты у меня умный, непонятый и непризнанный гений. Как тяжко тебе живется, наверное. Иди пожалею.
Приоткрываю рот, но голос пропадает. Мама откидывается на спинку кресла и разочарованно цокает языком.
– Может, в роддоме все-таки что-то напутали, и у меня две дочки. Признайтесь уже, я вам обоим платьица с бантиками куплю, чтобы вы так бурно не демонстрировали свои милые капризы.
Слова бьют точно в цель, стыд ощущается горячими пятнами на лице и шее. Смотрю на кактус и всерьез подумываю самостоятельно об него приложиться. Неужели я действительно превращаюсь в истеричку?
– Стас… – уже более мирно произносит мама.
– Я тебя услышал, – серьезно отвечаю я. – Больше подобного не повторится.
Поднимаюсь с места, мечтая поскорее свалить отсюда, но стук ногтя по столешнице заставляет остановиться. Мама кивает на стул и довольно улыбается.
– Мы еще не закончили.
– Ну разумеется.
Я возвращаю ей вымученную улыбку и опускаюсь на стул. Из этого кабинета можно выйти либо с грамотой в руках, либо с листком наказания. В моем случае приговор неизбежен.
– Итак, – торжественно говорит мама, многолетний опыт ведения концертных мероприятий дает о себе знать, – ты выбрал партнершу?
– У меня есть партнерша. И не одна. Я могу хоть десяток привести, и мы поставим такое шоу, что все твои…
Между бровей матери появляется глубокая вертикальная складка, и я замолкаю, чтобы не злить ее еще больше.
– Мы ведь договорились, Стас. Это должна быть обычная девушка, а не робот, который жил в танцевальных классах с тех пор, как научился ходить.
– Но я такой же робот.
– В этом и суть.
Огонь негодования обжигает горло и легкие, и я снова не могу его контролировать.
– В чем?! – хлопаю ладонью по столу. – Я не понимаю! Чего ты добиваешься?! Зачем это все?!
– Ты можешь хоть раз просто довериться матери? – спрашивает она чуть дрогнувшим голосом. – Хотя бы раз, Стас. Я ведь переживаю. Хочу как лучше.
– Кому лучше?
– Всем.
Запрокидываю голову и растираю сухими ладонями лицо. Чтобы нам всем стало лучше, кое-кому неплохо бы уехать, как можно дальше и как можно скорее, но с подачки Маргариты Ивановны мы трое заперты здесь. Мама все еще изображает расстроенную невинность, и я приглушенно усмехаюсь.
– Прекрати это. Ты прекрасно знаешь, что на меня такое не действует.
Она приподнимает уголки губ и пожимает плечами:
– Попытаться стоило. Раньше ты на это покупался.
– Лет десять назад.
– Да, тогда ты был милым и добрым тринадцатилетним мальчиком.
– Я и сейчас такой. Только уже не мальчик.
– Так покажи мне это.
– Тебе не кажется, что манипулировать чувствами
