style="font-size:15px;"> – Ага, – кивает он, мазнув губами по моей припудренной коже и щелкнув пальцем по носу, – десять минут назад.
– Ну, прости, – тут же меняю тон, наигранно хлопая глазками. – И вообще мне простительно: у меня стресс.
Друг вдавливает педаль газа до предела, бросая на меня вопросительный взгляд, и пока мы, то минуя пробки по объездным проселочным дорогам, то застревая в них на пять-десять минут, добираемся до места моей практики, я рассказываю ему о том, чем планирую заниматься в ближайшие месяцы, будучи практикантом.
– А он красавчик?
Вопрос вгоняет меня в ступор. Не замечала за Гариком ничего необычного, но…
– Ты бы видела сейчас свое лицо! – ржет этот гад, останавливая автомобиль прямо у крыльца.
– Ой, ну тебя! – Толкаю его в плечо. – Спасибо, что подвез! – выбираюсь из салона и, прежде чем закрыть дверцу, шлю Гарику игривый воздушный поцелуй. – Пока!
– Вечером забрать?
Отрицательно качаю головой и, развернувшись, взлетаю по ступеням. На проходной – суровые взгляды с допросом: кто такая, к кому и для чего? Успеваю произнести лишь фамилию, как суровость со старшего из двоих слетает и меня почти провожают до кабинета кадровика.
– Спасибо, вы так любезны! – благодарно раскланиваюсь, переступая порог, и тут же оказываюсь лицом к лицу с дамой неопределенного возраста.
Атмосфера вокруг разом меняет оттенок на серебро дождевых облаков, и как будто даже веет сырым холодом. Вера Павловна смотрит на меня оценивающе-пренебрежительно: вот ей как раз фиолетово, чья я дочь. В ее глазах я – малолетняя выскочка, решившая от безделья податься в серьезную профессию, где таким, как я, естественно, не место.
– Доброе утро! – растягиваю губы в искусственной улыбке и чуть вздрагиваю, когда за спиной с громким хлопком закрывается дверь, – Игорь Сергеевич сказал, что вы все знаете и без труда оформите все нужные документы.
– Садись.
Цербер! Хранительница артефактов в гробнице фараона!
От ее взгляда, голоса, манеры общения внутренности прошибает ледяной озноб. Сглатываю дискомфорт, аккуратно садясь на краешек указанного стула, складываю руки на коленках, словно прилежная воспитанница пансиона благородных девиц, и почти не дышу. В кабинете повисает прямо-таки звенящая тишина, и лишь скрип перьевой ручки нарушает его противным звучанием какой—то безысходности. Чувство, что здесь не папа генерал правит бал, а она.
Время словно замирает, и пять минут растягиваются в час, день, сутки…
– На! – Она небрежно подает мне документы. Я поднимаюсь и подхожу к ее столу. – Здесь, – тычет указкой в строку, – подпись и дата.
Растерянно ищу глазами ручку, и после недовольного вздоха Цербер сама подает мне пишущий предмет. Быстро ставлю закорючку, даже не читая; моя оплошность, и очень серьезная, но задерживаться в этом склепе более пары секунд я не желаю. Получаю какую-то корочку и, словно пробка из встряхнутой бутылки шипучки,
