меня озвучивать твои собственные мысли. Ты разговариваешь сама с собой. Здесь и сейчас только ты одна, меня тут нет.
Верно.
Кроме того, никакой книги на дворовой распродаже я не покупала. Просто стояла тогда, уйдя в чтение с головой, пока старуха, продававшая всякое барахло, не спросила меня, собираюсь ли я её покупать. Я смутилась, промямлив, что нет, мол, я просто смотрю, и положила книжку обратно. Мне пришлось тогда сильно постараться, чтобы выдавить из себя улыбку. Тем не менее я точно помню, что я встречалась с Евой Кэннинг дважды, один раз в июле и ещё раз в ноябре, и что оба раза мы встречались впервые. Я буду вести себя так, словно это не ложные воспоминания, хотя, несомненно, это создаст определённые сложности для рассказывания моей истории с привидениями. Таким образом, создаётся определённый парадокс, и вот так, навскидку, я пока не понимаю, как его разрешить, сведя противоречивые воспоминания в единое целое. Получается, что Ева не могла приехать ко мне с ночёвкой в июле и в ноябре – по крайней мере, не в первый раз, – так ведь? Потому что я помню, что Абалин съезжала от меня лишь раз, произошло это определённо в августе и совершенно точно из-за Евы. У меня есть несколько вещественных доказательств, подтверждающих это.
Чаша весов склоняется в пользу июля, Шоссе 122 и русалок. Соответственно, прочь от Альбера Перро к Филиппу Джорджу Салтоншталлю. Но… у меня такое тошнотворное ощущение, что в следующий раз, когда я сяду об этом писать, чаша весов каким-то образом ухитрится склониться в другую сторону, в пользу ноября, Коннектикута и волков. И фраза про «тошнотворное ощущение» – это не просто фигура речи. Осознание того, что это может произойти, вызывает у меня тошноту. Слабую, но меня определённо подташнивает.
Пойду поставлю чайник, налью себе чаю и, возможно, съем тост или пончик с черничным джемом. К тому же мне надо одеться, потому что через час я должна уже быть на работе. На душ времени нет, хотя он был бы нелишним, поскольку я сижу здесь за пишущей машинкой с тех самых пор, как очнулась ото сна, в котором видела Абалин и Еву. Надеюсь, если я хорошенько попшикаюсь дезодорантом и надену чистое нижнее белье, никто не заметит, что мне нужно в душ.
Моя кухня – главная причина, по которой я сняла квартиру в восточной части Уиллоу-стрит. На рассвете её озаряют лучи восходящего солнца. Стены тут выкрашены в весёлый жёлтый цвет, по утрам светло, а осенью, зимой и поздней весной здесь кажется теплее, чем на самом деле, что делает её ещё уютнее. Кухня успокаивает меня после пробуждения. Проснувшись, я обычно ощущаю некоторую дезориентацию, а мои нервы так напряжены, что готовы зазвенеть; мне снятся сны столь же живописные и яркие, как солнечный свет, отражающийся в восемь часов утра от кухонных стен, но в этих сновидениях редко бывает что-то радостное. Раньше мне не снились кошмары – они начались после встречи с Евой. Бабушка Кэролайн всегда говорила, что кухня – самая важная комната в любом доме (или квартире), и её советы практически никогда меня не подводили.
На следующее утро после той ночи, когда Абалин переехала ко мне, мы вместе сели за кухонный стол. Я, как обычно, пила чай, завтракая
