заднего хода.
Вот за это спасибо. Значит, хоть какие-то остатки самостоятельного мышления во мне еще остались, не зачахли под водопадом поучений и – как выяснилось – еще и внушений.
– Какие же это разумные идеи ты мне пытался внушать?
– Давай попробуем вместе вспомнить. У тебя в последнее время внутренний голос случайно не прорезался?
Хм. Мало ему того, что он мои истеричные вопли подслушивал, так теперь еще и о моем внутреннем голосе поговорим?
– Ну, допустим. Бывали отдельные – редкие моменты.
– Редкие? – Он вскинул бровь. – Хорошо, не было ли в твоей жизни тех – редких – случаев, когда внутренний голос подсказывал тебе, что не стоит вечером допоздна засиживаться? Или настаивал на том, что даже в спешке нужно сохранять спокойствие? Или напоминал тебе о неких ускользнувших от твоего внимания деталях, когда ты раздумывала о прошедшем дне?
У меня отвалилась челюсть. Хватая ртом воздух, как рыба, которая решила – чем черт не шутит? – попробовать свои силы на песенном поприще, я сдавленно пискнула:
– Это что, все ты был?
Он опять чуть улыбнулся, но как-то невесело. Вот же ненормальный! Я бы от одного своего вида сейчас по полу каталась.
– Угу. Вот это как раз меня и смущает. Мне было совсем несложно помогать тебе в мелочах, но когда речь заходила о чем-то серьезном… Ты всегда и проблему раньше меня замечала, и выход из нее сама находила – а я стоял рядом, как чурбан бесчувственный.
О, а вот теперь – большое спасибо. У меня сами собой расправились плечи, а черты лица начали расползаться в широченную улыбку. Я быстро сгребла их в озабоченно-заинтересованную кучку и спросила:
– Например?
– Ну, из последних – Франсуа. – (Господи, Франсуа. Мне же с ним сегодня встречаться! А я так ничего и не решила.) – Когда ты ушла в кататонию перед его приездом, мне сутки понадобились, чтобы понять, что все дело – в нем. И потом, во время разговора с ним, я так рассвирепел, что готов был придушить его – и ты опять прекрасно без меня обошлась. Кстати, что ты с ним решила-то?
Ну и кто кому мысли подбрасывает?
– Если честно, не знаю. Сначала я решила отказаться, потом подумала, что интересный разговор может получиться, если он не только спрашивать, но и на мои вопросы отвечать будет, а теперь … не знаю. – Я запнулась, и потом – да что же мне терять-то? – выпалила: – Мне больше с тобой говорить хочется.
Он замер и – вновь вцепившись мне в глаза своим напряженным взглядом – медленно произнес: – Тебе … хочется говорить со мной? Тупица!
Минуточку-минуточку, это кто здесь тупица?! Это кто здесь записал желание поговорить в признаки тупости?! Я всю … всю свою жизнь – слушаю, и слушаю, и опять слушаю… Скоро уже в одно большое ухо превращусь! И никому – никому ведь! – ни разу в голову не пришло, что, может, и мне есть что сказать (и вовсе не обязательно что-то тупое!), может, и мне душу облегчить хочется – просто так, а не в ответ на вопрос: «Что же тебе нужно
