на это плевать.
…И тут ты спросил, как меня зовут. Я ответила, что сокращенно меня зовут Мин, а полностью – Минерва, в честь древнеримской богини мудрости, и что меня так назвали, потому что папа получил магистерский диплом, когда я родилась, и что – нет, даже не думай, нельзя – называть меня Минни может только бабушка, потому что она сказала – я спародировала ее голос, – что любит меня больше всех.
Ты сказал, что тебя зовут Эд. Как будто я этого не знала. Я спросила, почему вы проиграли.
– Не будем об этом, – ответил ты. – Если я стану рассказывать, как все было, это заденет все мои чувства.
Мне понравилась фраза все мои чувства.
– Все до единого? – спросила я. – Правда?
– Ну, – сказал ты и глотнул пива. – Одно или два чувства у меня еще остались. Я еще могу что-то чувствовать.
Я тоже что-то чувствовала. Конечно, Эд, ты все равно рассказал мне, как вы проиграли – ты же парень. Тревор похрапывал, лежа на газоне. Пиво было отвратительным на вкус, и я потихоньку выливала его на холодную землю, а из дома доносилось пение. К сожаленью, Эл, с днем рожденья тебя – и Эл ни разу не припомнил мне, что я стояла во дворе с парнем, о котором он был невысокого мнения, вместо того чтобы смотреть, как мой друг задувает шестнадцать черных свечей на темном несъедобном торте – с днем рожденья тебя. Ты рассказывал мне про матч, оживленно жестикулируя худощавыми руками, заново переживая каждый пас. Рукава твоей куртки слегка поскрипывали при движении. Я до сих пор ничего не понимаю в баскетболе, для меня это шумная неразбериха с крикливыми людьми в спортивной форме, и хоть я тебя и не слушала, я жадно ловила каждое слово. Знаешь, что мне понравилось, Эд? Слово лэй-ап – в нем было что-то манящее. Я смаковала его – лэй-ап, лэй-ап, лэй-ап, – пока ты говорил про финты, фолы, штрафные, блок-шоты и промашки, после которых все пошло не так. Ты исполнил лэй-ап – и мяч спикировал точно в корзину, как ты и хотел, а из дома уже доносилась новая песня: И то, что он горький парень, и то, что он горький парень, и то, что он горький парень, не может никто отрицать. Я бы вставила эту песню в фильм. Она так отчетливо звучала из окна, что твои слова казались мне просто бубнежкой на спортивную тему. Закончив рассказ, ты изящным движением швырнул бутылку об изгородь и вдруг произнес:
– Могу я…
Я подумала, что ты хочешь спросить, можно ли тебе называть меня Минни. Но ты хотел знать, можно ли мне позвонить. С какой стати ты задал мне этот вопрос? С какой стати я ответила да? Я бы ответила да, Эд, и разрешила бы тебе называть меня ненавистным именем, которое я терпела только от человека, любившего меня больше всех. Но я ответила: «Да, конечно, звони, и, может, на следующих выходных сходим в кино». У желаний, Эд, есть одно свойство: ты понимаешь, о чем мечтаешь, только когда это что-то появляется у тебя перед глазами. Как галстук на гаражной распродаже – идеальная вещица в полупустом ящике. Ты запросто заявился к Элу без приглашения, но вот вечеринка закончилась, и я мечтала только о тебе, словно о самом желанном
