но оставаться здесь – хуже не придумаешь. Уж лучше гарнизон форта и старая добрая стрельба, чем гребцами у морского дьявола, а тут точно без него не обошлось.
– Я стараюсь, – кивнула Дороти.
И она действительно старалась, но от былой силы, которая внезапно пришла к ней когда-то даром богов, сейчас не осталось и следа. Словно видение высосало ее всю, ничего не оставив, даже малости. Ноги слушались с трудом, а руки весили точно пушечные ядра.
Мир вокруг опять потерял четкость и поплыл.
– Морено, мне опять мерещится. Корабль…
– Двоим одновременно не мерещится. Вот же дерьмо!
– Морено, придержи язык…
– Кракен тебя сожри, ты и на том свете останешься такой же занудой, мэм? – Морено выдохнул, отпустил руку Дороти и внезапно подхватил ее поперек пояса, закинул себе на плечо, точно мешок с мукой, и рванул по лестнице наверх, прочь из проклятого трюма, который с такой легкостью превратился в ловушку.
На палубу, под проливной дождь, он Дороти буквально выпихнул и сам свалился рядом, кашляя, пробормотал:
– Проклятье! – и вновь закинул на плечо.
Команда “Каракатицы” уже вовсю спускалась с борта – кто по канату, кто по якорной цепи, кто просто прыгал сразу в воду, плюнув на обилие дежуривших рядом с пирсом акул – призраки пугали куда больше острых зубов.
От свежего воздуха в голове у Дороти прояснилось, и она почувствовала, что дурнота и тяжесть отступают, будто самым важным лечением было увеличить расстояние от проклятого трюма.
Она уже хотела крикнуть Морено, чтобы тот ее отпустил, но тут доски под ногами у него накренились и поехали в сторону.
Бригантина, словно по команде, легла правым бортом, подчиняясь невидимому рулевому, и оттолкнулась от причала. Прямо как была – с убранными парусами и опущенным якорем.
Штурвал крутанулся, сделав полный оборот, потом второй. Якорная цепь лопнула со свистом и истаяла прямо в воздухе, канаты, удерживающие такелаж, вдруг потемнели, набухли, будто давно прогнили. И лопнули, освобождая паруса, от которых, как теперь стало ясно, остались лишь серые лохмотья, словно ошметки гигантской паутины.
Флаг на главной мачте размотался, больше не сдерживаемый ничем. На нем бледный, как нарисованный плесенью, буревестник расправил крылья.
Морено покачнулся, не выдержал крена и двойного веса, и они упали на доски, разом ставшие скользкими и прямо на глазах обраставшие темными кучами водорослей и белыми язвами кораллов.
За бортом заорали, где-то взвыло, загудело водоворотом – тем самым, жутким, услышать который означало верную гибель, и бригантина, сбросив морок и приняв истинное обличие, начала отходить от пирса.
Бортовые фонари стали синими и мутными, засияли огнями глубоководных рыб, а штурвал с четким стуком, который с легкостью перекрыл рев воды, внезапно встал на упор.
Дороти попыталась подняться и с радостью поняла, что
