из строя на плацу и имел фуражку особого фасона, специально пошитую в столичном Военторге. С таким набором офицерских качеств трудно быть любимцем воинского коллектива – хоть в десантуре, хоть на флоте, хоть в пехотном ОБМО. Финик им и не был, мягко говоря. Нужно отдать должное капитану Малинкину – он отвечал воинскому коллективу взаимностью. Так или иначе, но худшего варианта для залёта трудно было найти во всей дивизии.
Шаги дежурного по части приближались к месту дислокации потенциальных залётчиков неотвратимой тяжёлой поступью Командора. И когда они уже замерли перед дверью на кухню, в столовой раздался металлический грохот, усиленный ночной пустотой большого гулкого помещения. Раздался рокот гнева небесного: «Вы там, блядь, охуели, что ли!» И поступь сменила поступательный вектор движения строго на противоположный. Какое-то время из столовой доносились увещевательные слова «гондон рукожопый», «перхоть мандячья», «чмо тупорылое», затем входная дверь хлопнула, и за стенкой на кухне вежливо зашебуршали тихими голосами вернувшиеся дневальные.
– Оба ко мне! – повысил голос младший сержант Фролов.
Духи материализовались в подсобке. У обоих лиловели шишки на лбах от фроловского перста возмездия, но других заметных изменений портреты дневальных после свидания с Фиником не претерпели.
– Доклад по форме, – отдал приказ старший по званию среди присутствующих и ткнул пальцем в Лысого. – Ты.
– Ну, мы, когда дверь открывать шли, договорились, что если дежурный на кухню пойдёт, то я с ним, а Серёга питьевой бак опрокинет, – заторопился объяснять молодой. – Так и сделали.
– Товарищ младший сержант, – напомнил Пистон.
– Так и сделали, товарищ младший сержант, – поправился Лысый.
– Кто эту хрень придумал? – спросил Стас.
Дневальные молчали, переминаясь с ноги на ногу. Потом Чертила выдавил из себя:
– Я, товарищ рядовой.
Деды взоржали: «товарищем рядовым» Стасика в роте ещё никто не называл.
– Ну и молодец, – невозмутимо дал оценку сметливому бойцу «товарищ рядовой». – Зачёт тебе. Обоим зачёт. Чай несите и масло.
Счастливые салабоны ушмыгнули за дверь. «В людскую», – вытащило зачем-то подсознание одну из забытых странных метафор студенческой молодости Стаса. В «барской» же расслабленные мужчины последнего срока службы в очередной раз вернулись к существенному разговору.
– Вот здесь набьёшь, – Фрол демонстрировал ефрейтору оголённое плечо. – Чтоб отсюда и досюда.
– Ну вот на хрена она тебе? – в сотый раз пытался отказаться штатный татуировщик роты Пистон. – В прошлый раз же решили, что я тебе лучше «эфку» набью, как у Гиви. И от чеки по кругу «Урал…». Как там дальше, Студент?
– «Урал. Годы. Жизнь. 1996–1998».
– Ну. Красиво же, – подтвердил ефрейтор.
– Передумал, не хочу. Я лучше Стасика послушаюсь.
Этот спор длил�
