на губах видна тень улыбки. Рубашки на нем нет, не знаю почему. Он так сидел, когда я пришла. Он в джинсах, волосы падают на лоб в обычном лэндоновском стиле. В комнате пахнет травкой, должно быть, он курил перед тем, как я пришла. Он старается не курить при мне и говорит, что я слишком хороша, чтобы курить самой. Непонятно: если я для этого слишком хороша, почему он не слишком хорош?
– А я таких копуш в жизни не видела, – отвечаю я и улыбаюсь, глядя в потолок.
Стены у него в комнате выкрашены в черный цвет, и от этого тут всегда как будто темно, даже в полдень, а одна стена вся увешана рисунками – люди и виды, которые что-то для него значат, или те, что каким-то образом будят в нем вдохновение. А моего портрета там нет. Это первый раз, когда Лэндон взялся меня рисовать. Почему – понятия не имею. Мы уже не первый год знакомы, но он никогда не спрашивал, можно ли меня нарисовать. До сегодняшнего утра.
– И все-таки почему ты решил меня нарисовать? – спрашиваю я и дергаю носом, потому что он вдруг зачесался.
– Просто показалось, что время пришло, – пожимает плечами Лэндон.
Фоном играет музыка, я начинаю подпевать, раз уж никак не получается выведать, что у него на уме.
– Знаешь, бывает так – застрянет в голове какая-нибудь песня, – произносит он с тихим вздохом. – Крутится и крутится, как ни стараешься ее прогнать, пока наконец не начнешь петь вслух.
– Да. – Я улыбаюсь, допевая куплет.
– Ну так вот почему я тебя рисую.
– Потому что я застряла у тебя в голове?
– Потому что я все время думаю о тебе, – говорит Лэндон, и я сразу забываю дышать. – На самом деле уже давно.
Спрашивать страшновато, но не могу удержаться:
– А это хорошо или плохо? Когда песня застрянет в голове, это, вообще-то, раздражает.
Лэндон молчит, и я жду, что сейчас он начнет надо мной подшучивать и дразнить: да, мол, я его уже до печенок достала. Но он ничего не говорит, даже шороха карандаша по бумаге больше не слышно. Мне хочется опустить голову, чтобы взглянуть, что он там делает, но страшно как-то, поэтому я просто лежу и напеваю вполголоса.
Через несколько секунд Лэндон склоняется надо мной с легкой, неуверенной улыбкой.
– Нисколько не раздражает. – Он упирается руками по бокам моей головы и нависает прямо надо мной. Я не двигаюсь, не дышу и ясно чувствую, что сердце у меня перестает биться. – Ты как самая любимая песня, Нова. Песня, которую хочется помнить всегда. Хочется слушать снова и снова.
Я стараюсь сдержать улыбку. Это похоже на какие-то заученные фразы. Но Лэндон не из тех, кто старается впечатлить девушек убогими пикаперскими приемчиками. Он вообще с девушками почти не разговаривает, а раз он привел в пример не что-нибудь, а музыку, то только потому, что хорошо меня знает.
– Поставишь меня на повтор? – по-дурацки ляпаю я. Когда он так близко, я нервничаю и оттого, вероятно, глупею.
Лэндон закусывает
