исполнительского искусства госпожа Апоян рассказывала про Андре Капра и его оперу «Гипподамия». Этот нечестивец Эномай вызвал у меня такой сильный интерес, что я полезла изучать либретто трагедии. Узнала, что она написана на основе диалогов Лукиана Самосатского. Пошла в национальную библиотеку, нашла его собрание сочинений. Прочитывая, дошла до главы «Киник». Вот, что в ней говорил этот писатель, будь он проклят: «Количеством нужд дети превосходят взрослых, женщины – мужчин, больные – здоровых. В общем, низшее нуждается в большем, чем высшее». Что вы на это скажете?
– Не будь так категорична, девочка, жизнь не так прямолинейна, как смотришь ты. Все в мире объяснимо. Да, долгое время женщины были ущемлены в правах. Но чтобы понять, почему, нужно представить, как люди жили до научной революции, появления гражданских прав. Это были тяжелейшие времена, детка. Люди не были уверены, что сегодня ночью враги не нападут на их деревню, перебьют всех жителей и сровняют дома с землей. Успех страны определяли только войны и сила. Захватишь плодородную землю – выживешь. Разумеется, надежда была только на мужчин.
– А у меня другое мнение. Кто возделывал землю, сеял пшеницу, пек хлеб, кормил им мужчин, чтобы те, набравшись калорий, бросились в свои битвы? Почему-то от этого труда, вполне себе физического, женщин не освободили. А воевали они не во имя веры, из-за любви к родине, или прекрасной дамы, а из-за очень даже простых, если хотите, обезьяньих, интересов – богатств, земель, и власти. Ну, и причем тут женщины? А вы не согласитесь со мной, если я скажу, что шопоголизм – это реакция на вековые лишения, когда женщина сидела дома, являясь, по сути, таким же имуществом хозяина, как стол, меч в ножнах, и кувшины с вином в его погребе? Почему так быстро забылось, что распространению христианства во многом способствовали именно женщины, понявшие, что новое учение возвышает ее из рабского положения до положения мужчин?
– Юная моя феминистка… – начала было учительница, но Карину уже охватил тот неистовый восторг возмущения, какой расцветает в ней всегда, как только она почувствует, что собеседник хотя бы отчасти с ней согласен.
– О, только не феминистка! Пусть эти идиотки воюют с природой без меня, я говорю всего лишь об уважении моего права на выбор. Его мне дала моя страна. А кроме этого, дала огромное количество великих талантов, которыми я горжусь, дала тяжелейшую историю, и много раз оказывалась на грани исчезновения. Почему же я не могу мечтать дать ей пользу? Сделать чуть больше, чем наготовить пару центнеров вкуснейшей долмы, чем мне и придется заняться до конца дней.
– Ты свободна выбрать все, что тебе угодно, – успокаивала госпожа Арфения. Весь пылкий монолог она выслушала с проникновенным видом, соединив ладони и подперев ими голову. – Послушай, ты чувствительная, и очень прямая девочка. Хочу дать тебе совет. В твоих словах то и дело проскальзывают оправдания. Искорени их
