в насмешку, получает от дяди скромную должность на задворках своей же империи – распорядительницы «Клиники для поврежденных рассудком от невыносимых обстоятельств». Внешне она стала сильнее, тверже и будто смирилась с участью, но в глубине души продолжает рыдать, взывая к справедливости и возмездию, и продолжает жить в терпеливом ожидании отважного рыцаря, который не убоится и отомстит за бедную девушку, за все ее горести и унижения.
Картинка пронеслась у меня перед глазами, а Джил громко и театрально разрыдалась, уткнувшись в мое плечо.
– Поврежденных рассудком? – переспросил я.
– Фи, – отмахнулась Джил, – те, кто считают, что им нужно на Мендакс, явно нуждаются в лечении. Теперь ты понимаешь, что происходит? – строго спросила Джил.
– Теперь понимаю, – ответил я, даже не пытаясь выйти из легкой невменяемости.
Как человек дела, я всегда полагаюсь на естественный ход событий, что, может, ни разу и не приводило меня к цели, зато никогда не уводило от нее далеко. Интуиция является самой верной стратегией, подумалось мне, а любые бесполезные приготовления никогда бы не стоили тех восхитительных эмоций, что я получил в неге и праздности, в пленительных заботах бесконечно радушной хозяйки Джил.
Теперь же, когда все устроилось, когда я вдруг обрел смысл и узнал, что мне предстоит, мне стало невыносимо грустно. Грустно оттого, что все сложилось будто само собой, совершенно без моего участия и даже несколько вопреки.
– Дядя достаточно умен и никогда не пытался спрятать Грааль. Наоборот, он доступен всем. Галхед скрыл только истину, – рассказала мне Джил. – Известно, что Иосиф Аримафейский, наш далекий пращур, владел копьем Лонгина. Что же касается чаши, то сохранился противоречивый эпос, будто бы она существует, но никто никогда и нигде не подтверждал, что видел ее самолично. Известно, однако, что чаша в простом созерцании дарует бессмертие и различные блага. Следовательно, ее образ, а не физическое воплощение несет в себе магическую благодать. Потому и нет никакого обмана в том, чтобы собирать страждущих и предъявлять им желанный образ, равно обладающий силой материального предмета. Так дядя создал Реликварий. Он выставил в зале Присутствия голографическую копию чаши Грааля, тем самым оградил ее от любой, даже умозрительной возможности кражи. Для правдоподобности ежегодно ее якобы извлекают из барионного замка-фиксатора, протирают, исследуют и возвращают на место, всегда, как бы случайно немного сменив положение. На самом деле дядя просто перенастраивает проекционные лазеры. Чашу невозможно сфотографировать или исследовать датчиками, лучами, полями – защитный экран чутко улавливает любое воздействие и становится непроницаемым, посему подвох никогда не обнаружится. Само сокровище храниться здесь же, этажом ниже, в подвале и спрятано в старомодном бронированном сейфе. Конечно, есть несколько степеней защиты, биометрический протокол и исключительный персональный доступ.
– Это все? Протокол? Нет кипящей лавы и смертельных ловушек? В
