есть, пить, в туалет. Он лишь наблюдает за видениями, смотрит, слушает и ничего не чувствует.
23 июня. 6.10 по московскому времени
Сергей Петрович стоял у дверей палаты и наблюдал через толстое армированное стекло, как медсестра ставит капельницу. Больной никак не отреагировал на начавший поступать в вены препарат. Седация или, говоря проще, искусственная кома. Организму Марка нужно дать время справиться с заживлением и восстановлением крайней степени истощения. Процесс шел хорошо, молодой организм охотно принимал помощь и быстро шел на поправку, пока не мешало больное сознание. Хотя Сергей Петрович скорее применил бы термин – «искалеченное». Слишком много свалилось на плечи этого парня. Слишком много страдания и боли. Спокойная и счастливая жизнь под крылом выдающегося хирурга Иосифа Сахарова разбилась жестокой трагедией, к которой его незакаленное сознание было не готово. И дальнейшая череда событий все только усугубила.
– Сергей Петрович?
Врач обернулся и увидел своего коллегу.
– Да, Василий Лаврентьевич?
– Я смену принял, можете ехать домой.
– Конечно-конечно, – Сергей Петрович несколько раз кивнул и посмотрел на Марка. – Присмотрите, пожалуйста, за этим парнем повнимательнее, моя личная просьба.
– Без вопросов, – коллега развернулся и направился в сторону ординаторской.
Сергей Петрович вернулся к себе в кабинет, набрал стакан холодной воды из кулера и сделал несколько больших глотков, пытаясь подавить внезапно появившуюся сухость во рту. Безрезультатно. Он набрал еще один и жадно выпил, запрокинув голову. В глаза бросилось утреннее небо за окном странного фиолетового цвета.
24 июня.
В палате темно и прохладно. Мерно шумит кондиционер под потолком, нарушая полную тишину. Звукоизоляция в этом крыле больницы идеальная, даже если кто-то из пациентов будет кричать от боли, то в соседней палате не услышат.
Марк почти полчаса рассматривал воду в графине. Пузатый сосуд стоит на столике рядом с больничной койкой, к которой он пристегнут, и словно дразнит его. Покатые стенки отражают светлые прямоугольники занавешенных окон, пряча за собой литр жидкости. Он очень ее хочет. Не пил уже несколько часов. Но звать медсестру через сигнал оповещения нет никакого желания. Достаточно было нажать подбородком кнопку на груди, и она тут же примчится. Услужливая, в белом халате и с маской на лице. Но ему и так хорошо, одному. Вот только жажда мучает. И графин издевается. Демонстрирует, что вот она, внутри, выпячивает бок, дразнясь. Губы саднит, несколько раз провел языком по заживающим швам. Корка еще есть, привкус мерзкий, горький, от заживляющей мази. Руки тоже, наверное, ей намазаны. Их не видно. Во-первых, бинты, во-вторых, не хочется шевелить головой, чтобы медсестра не увидела, что проснулся. Прибежит же, а ему и так хорошо. Но дверь все равно открылась. На пороге стоит мужчина с густой седой шевелюрой и очень знакомым лицом, откуда-то
