уже в послевоенное время. Я утверждаю, что отношения советской власти и природы в сталинский период были результатом этих двух сосуществовавших друг с другом представлений19. Сергей Киров, партийный руководитель Ленинграда, очень точно отразил это соотношение надежды и враждебности в своих довольно часто цитируемых словах о кольской природе: «Эта северная, тяжелая, бесплодная пустыня оказалась в действительности одним из богатейших мест на земле»20. В новом советском городе Мончегорске, основанном в ходе строительства металлургического завода по производству никеля, планировщики выступали за сохранение лесного массива внутри городских границ, в то же время подвергая опасностям работавших в условиях полярной тундры рабочих – заключенных ГУЛАГа21. Власти одновременно поддерживали программы сохранения дикого оленя на Кольском полуострове и форсированно развивали оленеводство в рамках коллективизации. Такое сочетание дискурсов гармонии и доминирования на Кольском Севере в сталинский период приводило к серьезным экологическим последствиям, включавшим в себя быстрое разрушение флоры и фауны. В то же время в этот период промышленное загрязнение наносило экосистеме региона гораздо меньший ущерб, чем самим людям, переселявшимся туда в ходе экономического освоения. Позже, однако, ситуация изменилась.
После ухода Сталина со сцены в начале 1950‐х годов власти умерили некоторые слишком экстремальные проявления этих двух импульсов. И Никита Хрущев, и Леонид Брежнев известны своей поддержкой гигантских проектов, таких как кампании по освоению целины и повороту сибирских рек. Однако в наибольшей степени советскую политику в отношении природы определял безжалостный рост экономического производства. Хотя мечты о гармонии с природой стали несколько менее идеалистическими, чем в предыдущий период времени, связанное с этим стремление к освоению природы усилилось до еще более всеохватывающего стремления извлечь всю возможную экономическую выгоду из окружающей среды. Очевидным воплощением этого представления стало возведение многочисленных плотин гидроэлектростанций и резкое увеличение добычи и обогащения фосфорсодержащих минералов в Хибинских горах в 1950–1960‐е годы. То же самое происходило при объединении оленеводческих хозяйств в крупные государственные предприятия, которые стремились иметь более многочисленные стада. Индустриализация середины столетия была направлена на то, чтобы избежать некоторых экологических и экономических последствий и ошибок сталинского периода. Тем не менее негативное воздействие на окружающую среду в целом увеличивалось пропорционально росту промышленного производства.
Напряжение между советской политикой и экологическими последствиями стало наиболее заметным в последние годы существования СССР. На фоне развивающегося экологического движения в других странах в 1970–1980‐е годы риторика покорения стала все более редкой в советской
Вильям Хасбанд и Марк Бассин также отмечают антагонизм в изображении природы в сталинской культуре, см.:
На стройке никелевого комбината // Полярная правда. 1938. 16 июля. С. 3. Эта цитата также вывешена на стене Мурманского краеведческого музея.
