что не представляла, как я с ней уживусь, если у неё там вообще ничего нельзя делать не так.
Побег от реальности и стыдное дело
Были у меня и другие солдатики, с которыми началась своя тема, которая называется «побег от реальности». Не знаю почему, но у меня это присутствовало с детства и осталось до сих пор. Я создал свой собственный мир. Некую страну у меня в квартире, в которой живут те, кого я сам сделал.
Были такие двухцветные резинки стирательные советские сине-красные. Вот у меня была раса синих и раса красных. Я разрезал резинку ножницами пополам, получался такой маленький параллелепипед два сантиметра высотой. Ещё кайф был в дебильности советской промышленности, которая не могла даже соблюсти размер этих резинок – они все были немножко разные. И мои эти люди из резинок получались тоже немножко разные. Я им делал ручки – продевал через резинку нитку, а на двух её концах были ещё микрорезиночки – получались кулачки такие. Рисовал им морду – в зависимости от того, какую нарисую, такой характер и был. Злую – значит, это будет какой-то враг. У синих обычно были злые, а у красных – добрые. И вот из них я создал себе страну. Довольно основательно подошёл к делу. Периодически придумывал и строил у себя в комнате целые города, играл сам с собой, а потом убирал, когда мама говорила: «Хватит! Что это тут такое?» Какие-то дороги у меня между ними были, по которым якобы ездили машинки…
Я начал это делать лет, наверное, в семь, параллельно читая разные книжки. Помню, после «Урфина Джюса и его деревянных солдат» тут же понял: лица, о, правильно! Он же там рисовал злые лица, и они были злыми, потом их перерисовали, и солдаты стали добрыми. Вот я тогда и стал своих разделять. Потом начал читать более умные книжки. Помню, прочитал биографию Наполеона, когда мне было лет девять, и очень увлёкся. Там всё было очень круто написано: как он строил свою империю, как министров назначал… У меня тоже появились министры, появилось первое правительство, появился плохой диктатор, против которого воевало в горах (на шкафу) так называемое сопротивление.
Я приходил из школы и погружался в этот свой параллельный мир, который для меня закрывал вообще всё на свете. Это потихоньку начиналось, а потом я уже не гулял, нигде не ходил… У меня в посёлке был один-единственный лучший друг, я его попытался привлечь, но понял, что ощущение такое, что кованым сапогом в построенный тобою мир кто-то вошёл. В итоге я не смог его к себе пустить, и он сам себе дома сделал такую же штуку. Правда, недолго продержался – для него это было наносное, а у меня – внутреннее.
Это был конкретный побег от реальности. Я совершенно терял ощущение времени, когда этим занимался. Потихоньку меня затягивало всё больше и больше. В Магадан я это всё с собой привёз. В отличие от поселковой школы, где у нас были какие-то отношения в классе, там не сложилось, как я уже говорил. Я как-то сразу не нашёл душевного контакта ни с кем и окончательно отделился от мира.
Плюс там я уже писал летопись. У меня
